Перед тем как раскрыть своих героев в действии, писатель каждому из них дает авторскую характеристику. Такая характеристика дана и Станиславу Ксаверьевичу Свежевскому. Несколько строк — и перед читателем вырастает законченный тип карьериста и подхалима, злобного и завистливого человека, для которого все средства хороши. «Этот Свежевский, с его всегда немного согнутой фигурой,— не то крадущейся, не то кланяющейся,— с его вечным хихиканьем и потиранием холодных, мокрых рук,— очень не нравился Боброву. В нем было что-то заискивающее, обиженное и злобное. Он вечно знал раньше всех заводские сплетнии выкладывал их с особенным удовольствием перед тем, кому они были наиболее неприятны; в разговоре же нервно суетился и ежеминутно притрагивался к бокам, плечам, рукам и пуговицам собеседника».
Куприн не описывает внешность Свежевского. Мы видим только его «контур». Но этого уже достаточно, чтобы составить о нем представление. Как подлец несложный, Станислав Ксаверьевич не подвержен ни сомнениям, ни колебаниям, это внутренне «цельная» в своей подлости натура. Характер Свежевского ярко выявляется в складе его речи, в его манерах, «переживаниях». Захлебываясь от восторга, он рассказывает о предстоящем приезде «принципала» Квашнина, его речь исполнена заискивающей суетливости, он извивается в словах, лебезит, говоря о Квашнине, даже тогда, когда тот не может его слышать. В каждом его слове, в каждом жесте есть что-то мелкое, грязное, от чего собеседник испытывает боязнь «испачкаться». Это впечатление усиливается тем, что Свежевский постоянно прикасается к собеседнику, как бы обволакивая его паутиной.
Подобно всякому ничтожеству, Свежевский пытается заимствовать покровительственную манеру речи у «сильных мира сего». И вот он говорит Боброву: «Что это вас, батенька, так давно не видно?.. Все сидите и книжки почитываете? Почитываете все?» Произнося эти слова, Свежевский хихикает и мнет в своих руках руку Боброва. В беседе с Бобровым не только выявляется Свежевский как законченный тип прихлебателя и подхалима, устами Свежевского дается первая характеристика Квашнина, а так же первый намек на драму, которая разыграется впоследствии.
Квашнин еще не появился на страницах повести, но художник так нагнетает атмосферу, что читатель вправе ожидать каких-то событий, причем событий, которые должны стать большим и тяжелым испытанием для молодого правдоискателя Боброва. Это ощущение, предчувствие неизбежной драмы, неизбежного конфликта между главным героем и средой, усиливается в читателе по мере того, как перед ним раскрываются взаимоотношения Боброва с семьей Зяненок — с маленьким мещанским мирком, в котором молодой инженер пытался найти свое счастье....
Сам Зиненко на первый взгляд простодушный гигант, находящийся под каблуком жены. Не столь безобиден Зиненко вне семьи. Он «принадлежалк числу тех людей, которые под видом высказывания всякому в глаза «истинной правды» грубо, но приятно льстят начальству, откровенно ябедничают на сослуживцев, а с подчиненными обращаются самым безобразно деспотическим образом».
В кругу Зиненок невозможно обнаружить и проблеска живой мысли. Здесь царство готовых понятий, шаблонных фраз, заученных интонаций, здесь каждый как бы играет затверженную роль. Четыре девицы Зиненко ясны читателю еще до того, как писатель вводит его в домашний быт этой Мещанской семьи. Иначе обстоит дело с Ниной Зиненко. Это прелестная, хрупкая девушка с «аристократическими» руками. Она баловень и, так сказать, «надежда» семьи, не сомневающейся в том, что Нина достойна «выгодной» партии. Внешне Нина резко отличается от своих сестер. Обаятельная внешность девушки заставляет биться сердцеее обожателя Боброва «с тревожной и томительной грустью». Но это вдали от нее, когда перед Бобровым возникают пленительные черты девушки и он может наделить ее богатыми душевными качествами. А в доме Зиненок он чувствует растущее раздражение, глухую тоску.
Писатель, очень тонко, мастерски используя бытовые детали и психологические нюансы, показывает несостоятельность попыток Боброва направить Нину по другому пути, отличному от пути окружающих ее мещан. Нина Зиненко не лучше своих сестер. Ее последующее позорное согласие на сделку с Квашниным подготавливается всей логикой развития образа. Она может воздействовать своей красотой на умного, но слабовольного Боброва, ее красота как-то прикрывает уродство ее души, но человек с ясной и возвышенной целью в жизни быстро мог бы распознать в ней обычную мещаночку. Бобров не видит ее подлинной натуры.
И вместе с тем он не может не чувствовать того, что объединяет ее с Зиненками. Эти колебания Боброва — характерное свойство натуры духовно неустойчивой, раздираемой внутренними противоречиями. Наивный, склонный к иллюзиям, он не может разгадать ее тактики по отношению к нему — человеку, на которого она «имеет виды», «...Вас неприятно поразил разговор о доходах Квашнина? — догадалась Нина с той внезапной инстинктивной проницательностью, которая иногда осеняет даже самых недалеких женщин. — Да? Я угадала? — Она повернулась к нему и опять обдала его глубоким, ласкающим взором». Нина Зиненко вдохновенно имитирует искренность чувств. Окрыленная свойственным мещанину желанием казаться не тем, кто он есть на самом деле, она входит в роль человека, осознающего ничтожество окружающих, но слабого и нуждающегося в духовной поддержке. Подобная тактика приносит ей успех.
История дальнейших отношений Боброва и Нины Зиненко сама по себе является заурядной. Да писателю в данном случае и не нужны были какие-то необычные ситуации. Ведь не только в несчастной любви Боброва суть дела. Не будь даже Квашнина, женись Бобров на Нине, он все равно не обрел бы счастья. Более того, Квашнин оказал молодому инженеру немаловажную услугу, «похитив» у него эту девицу, ибо между Бобровым и Ниной была духовная пропасть. Интрига, составляющая основу сюжета «Молоха», нужна была Куприну для того, чтобы показать аморализм «хозяев жизни». Капиталист бросает в топку печей тысячи человеческих жизней, он же для минутной своей прихоти растлевает душу человека. Нину Зиненко Квашнин покупает также, как он покупает труд рабочих.
Общественное и личное как бы слагается в единое. Личная трагедия Боброва вырастает на почве социальной и достигает здесь своей наивысшей точки напряжения.
Свое образным комментатором происходящего является инженер-бельгиец Андреа. Это довольно сложный тип. Он выступает как сторонний и объективный наблюдатель жизни. Андреа одинок, независим. Правление завода больше нуждается в нем, чем он в правлении. Человек, разочаровавшийся в жизни, циник и скептик, он саркастически относится к окружающим его дельцам. Однако независимость и критицизм Андреа поверхностные, мнимые. Свое дарование он отдал тому же Молоху, на служителей которого пытается смотреть с холодной усмешкой философа. Поэтому его жизнь лишена подлинного вдохновения, лишена подлинного человеческого смысла. Видимо, ощущение бесплодности своего жизненного пути заставляет Андреа искать забвения в вине. Внешне сильный, он внутренне надломлен, он деградирует. Он порождение капиталистического Молоха и жертва его.
В повести Куприна остро поставлена проблема интеллигенции и народа, гражданского долга интеллигенции. Подлинная любовь к народу, боль за его участь составляют основной пафос этого выдающегося произведения и определяют его важное место в истории русской литературы. В своей повести чуткий художник изобразил не только картины рабочего быта, но и труд рабочих. Это было редким явлением в литературе тех лет. Труд пролетариев в «Молохе» показан как проклятие. Вот как описывается работа у паровых котлов: «То и дело со звоном отворялись круглые чугунные заслонки, и тогда видно было, как в топках с гудением и ревом клокотало ярко-белое бурное пламя. То и дело голые тела рабочих, высушенные огнем, черные от пропитывающей их угольной пыли, нагибались вниз, причем на их спинах резко выступали все мускулы и все позвонки спинного хребта. То и дело худые, цепкие руки набирали полную лопатку угля и затем быстрым, ловким движением всовывали его в раскрытое пылающее жерло. Двое других рабочих, стоя наверху и также не останавливаясь ни на мгновение, сбрасывали вниз все новые и новые кучи угля... Что-то удручающее, нечеловеческое чудилось Боброву в бесконечной работе кочегаров. Казалось, какая-то сверхъестественная сила приковывала их на всю жизнь к этим разверстым пастям, и они, под страхом ужасной смерти, должны были без устали кормить и кормить ненасытное, прожорливое чудовище...»
Куприн, далек от понимания того, что труд и в условиях капитализма не только проклятие, но могучий возбудитель коллективистского сознания, что он сплачивает пролетариат для предстоящей борьбы. Писатель просто всей душой сочувствует рабочим.
Характерна сцена объяснения Квашнина с семьями рабочих. Доведенные до крайней нужды «бабы» окружают экипаж Квашнина. Они умоляюще протягивают к нему руки, кричат все разом, и чаще других слышится слово «помираем». Эта сцена написана писателем с большим мастерством. «Бабы» просят Квашнина, чтобы он утеплил продуваемые ледяным сквозняком дырявые бараки, поставил печи для варки пищи. Отдельные фразы сливаются в общий гул, выкрики тонут в нестройном хоре многоголосья.
Описывая женщин, окруживших коляску Квашнина, писатель не выделяет какую либо из них. В «Молохе» нет индивидуализированных образов людей из народа. И это обстоятельство, несомненно, снижало силу противопоставления писателем двух миров: эксплуататоров и эксплуатируемых.
Мир собственников изображается Куприным в своем страшном уродстве и духовном ничтожестве. Показывая ненасытную алчность собственников, лакейскую угодливость их приспешников, которые ищут лишь случая подороже продать себя и свои услуги, Куприн глубоко мотивирует настроения протеста, нарастающего в народе. Более того, «бунт» рабочих и пожар лесного склада, вся тема народного восстания, которую в силу ряда обстоятельств он не мог развернуть, свидетельствуют о предчувствиях социального пожара.
Однако лагерь капитализма выглядит у Куприна еще «все сильным». Такие впечатления читатель выносит из сцены «беседы» Квашнина с женами рабочих. В их толпе нет человека, способного противостоять «опыту» собственника, энергичного и волевого, учитывающего психологию массы и идущего на прямой ее обман. Сцены «бунта» рабочих, вызванного отчаянием и ненавистью к буржуазному обществу, должны были явиться, по мысли писателя, идейным и драматическим завершением повести. Но осуществить полностью свой замысел Куприну не удалось по ряду причин, как зависящих, так и не зависящих от него.
Одиннадцатая и последняя глава повести дважды подвергалась значительным переделкам и исправлениям. Первая переделка была предпринята писателем с целью смягчения социального конфликта, по требованию Н. К. Михайловского, редактора журнала «Русское богатство». Интересно привести небольшую выдержку из письма Куприна Михайловскому:
«У меня есть черновик «Молоха», и я по нему могу переделать одиннадцатую главу... о бунте ни слова. Он будет только чувствоваться. Хорошо ли это?.. Я не знаю, может быть, Вы находите взрыв котла (умышленный) мелодраматическим эффектом? Но мне рассказывали о совершенно аналогичном случае»<1>.
То смягчение социальных конфликтов, которого требовал идеолог народничества Н. К. Михайловский, противоречило идейной направленности «Молоха». Куприн, видимо скрепя сердце, согласился на требования Михайловского и даже разрешил ему самостоятельно внести исправления в повесть.
<1> А. И. Куприн. Собрание сочинений, т. 2. Гослитиздат, 1957, стр. 556—567.
|
