Куприн Александр Иванович
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Галерея
Семья
Фильмы Куприна
Памятники Куприну
Афоризмы Куприна
Повести и романы
Рассказы
Хронология рассказов
Переводы
Рассказы для детей
Сатира и юмор
Очерки
Статьи и фельетоны
Воспоминания
О творчестве Куприна
  Воровский В.В. Куприн
  Волков А.А. Творчество А. И. Куприна
  Кулешов Ф.И. Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907
… Глава I. В ночь после битвы
  … Глава II. Неосуществленное — «Яма»
  … Глава III. К новому подъему
  … Глава IV. Писатель и война
  … Глава V. В дни великих потрясений
  … Глава VI. В дали от Родины
  … Глава VII. Дома
  … Хроника жизни творчества А. И. Куприна
  Паустовский К. Поток жизни
  Ходасевич В.Ф. «Юнкера»
Об авторе
Ссылки
 
Куприн Александр Иванович

О творчестве Куприна » Кулешов Ф.И. Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907
    » Глава I. В ночь после битвы

И в самом деле: недавние не очень искренние «барды революции» затянули с дней реакции совсем иные песни. Словно наперебой, каждый из них «являть свое искусство стал», но общими тут были покаянные настроения и чувство неловкости за поспешность своих недавних политических и общественных увлечений. Теперь одни «служители муз» увлеклись писанием внешне красивых, изысканно-музыкальных стихов, свободных от «груза» политики, окутанных символистской дымкой, чаще всего унылых, исполненных кладбищенской тоски и безысходного одиночества; другие сочиняли полные уродств, грязи и кошмаров произведения.

Летом 1909 года в печати отмечалось «одно странное обстоятельство: пошел спрос на книги по магии, оккультизму, предсказаниям всякого рода, пасьянсам и т. п. Очевидно, в широкой интеллигентной публике интерес сначала к политике и к красным брошюрам, затем к порнографии, после к вопросам религии — сменился интересом к таинственному, к магии, к оккультизму и пр.»<1>. В художественной литературе периода столыпинщины резко возросла мода на все мистическое «в духе Метерлинка» — этого проповедника ужасов и слепого страха перед загадками жизни, в которой, чудилось, господствует неотвратимый рок и злая смерть, всюду подстерегающие человека, одинокого, беспомощного и бессильного. Особенно преуспевал в этом Ф. Сологуб как автор романа «Навьи чары» и ряда рассказов — «с его достоевщиной, черным мраком, с его ночной душой, с его мефистофельством и демонизмом»<2>. Отражение интереса тогдашней литературы к магии и оккультизму обнаруживается в историческом романе В. Брюсова «Огненный ангел» (1907—1908), в произведениях Д. Мережковского. Заслугу современного ему модернистского искусства популярный в ту пору литературный критик П. Пильский видел в том, что оно смогло подойти «к мистическим тайнам духа, к разгадкам вечного»: в этом искусстве «значительным стало только то, что полно иного, высшего смысла, пророческих, проникновенных намеков», в нем «слышен шепот вечности и шорох теней», оно возвысилось «до изображения бестелесных видений, до зрительных восприятии незримого, до видений пророческих, до поэтических галлюцинаций»<3>. Отсюда следовал вывод: модернистское искусство нужнее читателю и ценнее для России, чем искусство реалистическое. Критик всерьез утверждал: «...Сердце роковой и сложной загадки нам скорей и легче раскроет идеализм, нас сведут туда интимными путями и ходами не реалисты, а символисты, провидцы неясного, восторженные поэты и пророки грядущего царства Человеко-бога»<4>.

В уныло-мрачных и мистических писаниях модернистских литераторов всех мастей, в их рассказах, повестях, романах и пьесах «под Сологуба» и «под Метерлинка» в действительности выражалось охватившее буржуазных художников слова стремление «спрятаться от жизни в темные углы религии, скрыть свое отчаяние перед грядущей справедливостью жизни в спокойных, но красиво-жутких думах о неизбежности смерти всего сущего»<5>. Уход в мистику, боязнь жизни и страх перед «последней чертой», а одновременно — кокетливое восславление смерти, заигрывание с нею, поэтизация ее — все это различные проявления одного и того же социального пессимизма, столь свойственного буржуазно-модернистской литературе эпохи реакции.

Мистика и разочарование совершенно естественно уживались с цинизмом, с порнографией. Именно в книгах модернистов и декадентствующих представителей натурализма на первый план выдвигалась «порнография на место политики» (Ленин). Художественная практика буржуазных писателей и части демократических художников слова в период реакции вполне отвечала «видам правительства», которое, по меткому замечанию современника, готово было разрешить что угодно — «шулерские притоны, частные клубы, разгул, маскарады, развращенную литературу,— только бы политикой не пахло»<>.

Лучше угарное веселье, вино, доходящий до цинизма разврат, чем серьезное обсуждение того, что произошло и происходит в России. Бездумное увлечение «свистопляской над могилами» побежденных сказалось в появлении ряда периодических изданий, которые специализировались на освещении и разработке тем и вопросов секса, проблем пола. В середине 1907 года стал издаваться в Петербурге полупорнографический журнал «В омуте любви», а в Москве в следующем году начал выходить аналогичный еженедельник по проблемам пола «Мужчина и женщина». Двухнедельный литературно-научный журнал «Вопросы пола» издавался в столице в течение 1908—1909 годов. «Сила любви» — так назывался выходивший в 1909 году «первый и единственный в России журнал по своей общедоступности, общеполезности и общеинтересности», рассчитанный на потребу читателя из среды мещанства.

Годы реакции и отчаст и последующий предоктябрьский период были в русской литературе временем великого хамства, когда в противовес высокой идейности творчества выдвигались плотские наслаждения, «в противовес потребностям мысли — вожделения пола»<7>. Многие литераторы, среди которых были и недавние поборники «чистого искусства», и реалисты, и мистически настроенные символисты, с беззаботной легкостью «бесстыдно оголились» — в прямом и переносном смысле. Этим занимались прозаики и поэты, драматурги и критики.

На театральных подмостках нередко ставились грубо-натуралистические спектакли по пьесам русских и зарубежных авторов. А. Бруштейн рассказывает в своих воспоминаниях, что во время инсценировки рассказа А. Каменского «Леда» на сцене одного из петербургских театров в январе 1908 года «актриса появилась, как говорится, в чем мать родила: фиговый листок был у нее надет на ноги, обутые в золотые туфельки. Это составляло весь ее костюм»<8>. В Москве и ряде провинциальных городов шла в аналогичной постановке «Соломея» Оскара Уайльда.

Даже из репертуара Художественного театра вытеснялись социальные пьесы Чехова и революционные драмы Горького, а ставились спектакли по пьесам Гамсуна и Метерлинка, Каменского и Леонида Андреева.

Одной из ведущих тем в литературе стала сексуальная патология. Вслед за Катюллем Мендесом, Пшибышевским, Ведекиндом, Октавом Мирбо и другими писателями Запада некоторые русские литераторы увлеклись болезненной эротоманией, выдвинули культ обнаженного женского тела. Движимые не чувством красоты, а похотью, «карамазовским» влечением к грязи и низменному распутству, некоторые из них стали смаковать патологические формы отношений между мужчиной и женщиной, «живописали» противоестественные связи людей одного пола, рисуя извращенность физиологических влечений. Многие произведения сюжетно строились именно на таком нарушении взаимоотношений полов. Этим сильно грешила, например, повесть Л. Зиновьевой-Аннибал «Тридцать три урода», содержавшая исповедь некоей молодой и красивой девицы о ее «лесбийской любви» к своей подруге — артистке Вере. Схожий патологический случай стал предметом рассказа в нашумевшей повести М. Кузмина «Крылья» (1907), с той лишь разницей, что речь шла здесь о так называемой «любви» мужчины к мужчине — гомосексуализме. Порочные нравы гомосексуалистов изображены в рассказе Н. Брешко-Брешковского «Эстеты. Натурщик Валентин» (1908).

Чудовищно-уродливый сюжет разрабатывал Ф. Сологуб в своей двух актной драме «Любви!» (1907): некто Реатов, потеряв жену, влюбляется в родную дочь Александру и, обманным путем дискредитировав перед нею ее жениха, вступает с нею в сожительство. «Я не хочу, чтобы ты ему досталась,— поясняет Реатов,— потому, что я тебя люблю, я сам тебя люблю не так, как любят дочь, люблю тебя пламенною любовью». И дочь легко принимает эти «доводы».

Немало низменного заключено было в эксцентричном романе того же Сологуба «Навьи чары» — этой «блевотине гнусного старичка», как писал о нем Горький.

Воображению М. Арцыбашева, который и прежде нередко был во власти похотливых мечтаний, люди рисовались непременно в образе слегка цивилизованных скотов, мохнатых двуногих самцов и самок, занятых только спальным блудом. На роль заглавного героя своего пресловутого «Санина» (1907) он избрал «сластолюбивого и вертикального козла в брюках» (Горький). Этот роман Арцыбашева был насквозь антигуманистичен: в нем «нет описания ни одного истинного человеческого чувства, а описываются только самые низменные, животные побуждения; и нет ни одной своей новой мысли...»<9>.

Вариацией циника Санина являются персонажи из арцыбашевских «Миллионов» (1908) и романа «У последней черты» (1910). Аналогичные образы фигурировали в «Алом мече» З. Гиппиус, в романах В. Винниченко, А. Вербицкой, в повести Ю. Слезкина «Марево», в рассказах Б. Лазаревского, в прозе В. Муйжеля и Б. Зайцева и т. д. Субъект санинского склада выведен в рассказе А. Каменского «Четыре» в лице поручика Нагурского, «подвигом» жизни которого, как о том подробно повествует автор, было то, что он сумел в один день соблазнить четырех женщин. Мало того, Нагурский развивает целую философию аморализма, говорит о праве каждого человека — мужчины и женщины — на открытый разврат.

Женщины, которых имеет в виду «победоносный поручик» и к изображению которых так часто обращались порнографические писатели, выглядели в литературе эпохи реакции ничуть не лучше мужчин. По воле сочинителей, они поразительно легко отдавались чуть ли не первому встречному — и, конечно, не по любви, а из похоти или «любопытства». Да и вообще натуралистичные буржуазные беллетристы и поэты по преимуществу занимались детальным описанием процесса раздевания женщины. Воспевание благородства, чистотыи преданности любящих друг друга мужчин и женщин подменялось показом физиологических моментов, проявлений животной низменности в человеке. Современный критик с горечью отмечал: «Элементы здоровой, нормальной страстности все более стушевываются перед элементами извращения, дегенератства и психопатии»<10>. Немудрено, что некоторые романы и повести, рассказы и пьесы, как будто посвященные вечным темам — любви, семьи и брака, походили больше на самоучители распутства, чем на произведения искусства. Литература опасно дегуманизировалась.

Писатели либо забывали о своем высоком долге воспитывать читателей в принципах общественной морали, либо демонстративно отказывались от него. Тот взгляд на литературу и искусство, которым всегда руководствовались великие художники-реалисты и согласно которому искусство входит «в число нравственных деятельностей человека» (Чернышевский),— теперь отброшен как старомодный. В декадентских кругах принималось за аксиому изречение Пшебышевского о том, что искусство не знает никаких основ нравственных или общественных, что эстетика выше нравственности, красота — выше морали.


<1> Вестник литературы — 1909 — № 7 — Стр. 179.
<2> Пильский П. Проблема пола, половые авторы и половой герой — Санкт-Петербург, 1909 — Стр. 125.
<3> Пильский П. Критические статьи — Санкт-Петербург, 1910 — том 1 — Стр. 118, 121.
<4> Пильский П. Проблема пола, половые авторы и половой герои — Стр. 65—66.
<5> Горький М. Собрание сочинений: В 30 томах — Москва, 1952 — том 19 — Стр. 12.
<6> Гиляровский В. Москва и москвичи — Москва, 1956 — Стр. 219.
<7> Воровский В. В. Литературная критика — Москва, 1971 — Стр. 155.
<8> Бруштейн А. Страницы прошлого — Москва, 1956 — Стр. 130.
<9> Толстой Л. Н. Полнное собрание сочинений: В 90 томах — Москва, 1956 — том 78 — Стр. 59
<10> Измайлов А. А. Помрачение божков и новые кумиры: Кн. о новых веяниях в литературе — Москва, 1910 — Стр. 108.
Страница :    << 1 [2] 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 > >
Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Ю   Я   #   

 
 
     © Copyright © 2024 Великие Люди  -  Александр Иванович Куприн