О творчестве Куприна » Кулешов Ф.И. Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907
    » Глава VI. В дали от Родины

Вот он стоит зимою на парижском перекрестке, рассеянно глядит на идущий крупный снег, задумался немного... и в его воображении «всплыла оснеженная Москва дивных невозвратных лет» (VII, 481). И вот он уже не в Париже, а в своей далекой юности: он, юнкер, зимним московским вечером едет на московском извозчике по московским улицам в театр Корша, где увидит спектакль по пьесе француза Мольера, едет, конечно, не один, а с нею, милой барышней, в которую «влюблен безнадежно и до безумия», и сани скользят по снегу, а по обе стороны улиц весело мелькают осыпанные снегом дома и церкви в снежных шапках. И все кругом «так оживлено, и все так быстро движется»: непрерывно бегут друг другу навстречу незнакомые люди, и в этом «безмолвном уличном движении есть какая-то неописуемая, тайная зимняя прелесть» (VII, 481). И вдруг — видение исчезает, и нет больше юнкера, барышни, людей, Москвы, а на безлюдном перекрестке французской столицы под падающим снегом стоит одинокий старик с взбудораженной памятью о том, что вот сейчас было — и в миг исчезло. И рвется из груди вздох щемящей тоски и горького сожаления по утерянной России: «Как хорошо жить в этом государстве, в этом великом городе, среди народа, говорящего этим простым и роскошным языком!...» (VII, 482).

Это — из лирической миниатюры «Московский снег», входящей в цикл «Рассказы в каплях» (1928). Он объединяет семь небольших философских бытовых и лирических новелл Куприна, в которых картины и эпизоды русского прошлого соседствуют с грустными размышлениями о настоящем. «Рассказы в каплях», предельно сжатые по объему, насыщенные богатством содержания, оригинальные по авторскому замыслу и исполнению, — это поэтические миниатюры в прозе.

«Тема России» доминирует в «зарубежной» прозе Куприна. Количественно самую большую группу его произведений, написанных в эмиграции, составляют именно те, что созданы на материале дореволюционной России. Иногда это материал исторически достоверный, порою в нем много от легенд, преданий или даже анекдота. Так, в 1923 году появился рассказ «Однорукий комендант», задуманный и, по-видимому, частично написанный еще в пору гражданской войны, в 1918 году^<1>. Бросается в глаза соединение в сюжете рассказа исторических фактов, происшествий и лиц с анекдотическими эпизодами, комичными ситуациями; авторское внимание сосредоточено на изображении и раскрытии чудаковатого и своенравного характера, отчасти исторического, отчасти легендарного.

Насколько устойчивым был интерес писателя к удаленным от текущей современности полудостоверным лицам и забавно-комичным сюжетам, говорит тот факт, что и в последующие годы эмиграции появлялись его произведения, близкие по содержанию к названному. Это — «Тень Наполеона» (первоначально — «Тень императора») и «Царев гость из Наровчата»; первый написан в 1928 году, второй — в 1933. Куприн использовал в них либо слышанные им в детстве устные предания, легенды и были, или же передавал с чужих слов рассказ о действительно имевших место событиях, делая при этом прямую ссылку на конкретное лицо, сообщившее автору те или иные сведения. В последнем случае авторское повествование перемежается с рассказом от первого лица, перебивается прямой речью рассказчика, так что получается рассказ в рассказе.

Власть некогда пережитого писателем над его теперешними творческими интересами ощутима в целом ряде его художественных произведений 20—30-х годов: и в рассказах о русской природе и животных («Завирайка», «Ночь в лесу», «Удод», «Ночная фиалка», «Ральф», «Вальдшнепы»), и в цикле мемуарных рассказов об артистах русского цирка («Домик», «Ольга Сур», «Дочь великого Барнума», «Соловей», «Блондель»). Автобиографичные очерки «Типографская краска» (1929) и особенно «Светлана» (1934) — одно из тех зарубежных произведений Куприна, в котором он воскрешает тему, мотивы и образы прославленных «Листригонов». Он писал о прежнем русском мужике, о дореволюционной деревне в рассказах «Извозчик Петр» и «Бредень» (1933).

В купринскую прозу этих лет органично входят картины русской природы, которую он живописует с огромным мастерством, реалистической достоверностью. Родная природа живет, в сущности, во всех его произведениях, особенно же в серии его рассказов о «друзьях человечества» — животных, зверях, птицах: «Песик — Черный носик», «Пуделиный язык», «Звериный урок», «Завирайка», «Ральф» и др.

В эмиграции Куприн, по-видимому, необычайно легко настраивался, что называется, на ретроспективный лад: обращаясь к тому, что крепко отстоялось в памяти и сохранило неизгладимый след в глубине души. Он охотно писал, думал, говорил о «бывалом и бывшем», так что течение жизни, созданной писателем в рассказах о России, отделено большим расстоянием во времени от течения реальной жизни. Во всем его творчестве явно преобладала автобиографическая проза. Сквозь призму давно пережитого и передуманного Куприн воспринимал настоящее.

На соотношении прошлого и сиюминутного, на контрасте между насыщенной нужными делами вчерашней жизнью и унылым прозябанием сегодня — строится сюжет романа «Жанета» (1932—1933). Он посвящен русской эмиграции во Франции. В романе показана тяжелая душевная драма русского человека — некогда знаменитого профессора Симонова, стечением обстоятельств оказавшегося на положении эмигранта, бедствующего и одинокого, всеми забытого, никому ненужного и чужого, отогревающего свое стариковское сердце в любви к маленькой Жанете. До болезненности острое чувство неизбывной тоски по Родине, которое ни наминуту не покидает старого русского профессора, было, по сути, глубоко личным переживанием автора романа.

Во многих произведениях Куприн продолжал славить духовно красивых и смелых, гордых и сильных людей, воспевать большую, прекрасную любовь, свободную от предрассудков, корысти и пошлости, разрабатывать мотивы, которые так мощно звучали в «Олесе», «Суламифи», «Гранатовом браслете», «Фиалках» и др. Гимном любви в позднем творчестве Куприна можно назвать роман «Колесо времени» (1929). Героиня его — прекрасная молодая женщина, романтичная, загадочная и одновременно абсолютно земная, у нее цельный характер, веселый, живой ум и добрая, свободная, гордая душа. В ее любви к Михаилу («Мишике»), русскому инженеру, от лица которого ведется в романе рассказ-исповедь, огромная сила сердечной страсти и душевной щедрости, целомудренной застенчивости и всегда радостной, нежной преданности любимому, трогательной ласки, искренности и чистоты. Эта любовь «была проста, невинна и свежа, как дыхание цветущего дерева». Куприн пишет о любви Марии Дюран и Михаила, как о могучем «крылатом чувстве», возносящем человека на самую высокую вершину счастья и делающем его прекрасным, вдохновенным и сильным. В «Колесе времени» звучит и горестная нота — сожаление о том, что «колесо времени не остановишь и не повернешь обратно», все обостряющаяся «великая тоска по родине» и крепнущая «блаженная вера в возвращение домой, в воскрешающую Россию». Самым большим автобиографическим произведением в жанре романа были «Юнкера».

Намерение рассказать о своей юности, о времени пребывания в Александровском военном училище созрело у Куприна еще в 1911 году. Возник план автобиографической повести, которая, как выразился писатель, должна была служить «отчасти продолжением» повести «На переломе» (или «Кадеты»).

В конце января 1916 года Куприн сообщил газетному корреспонденту, что сейчас он занят работой над повестью «Юнкера»^<2>. Через три месяца — в самом начале мая — Куприн заявил тому же журналисту, что, усиленно отделывая давно написанную большую повесть «Желтый монастырь», он охотно принялся за окончание «Юнкеров» и что осенью текущего года намерен выпустить эту повесть в свет. Куприн пояснял: «Вспоминаю юнкерские годы, традиции нашей военной школы, типы воспитателей и учителей. И помнится много хорошего...»^<3>. В том же году осенью, беседуя о «Юнкерах», писатель сказал, что теперь его ближайшей работой является завершение повести^<5>. Была ли тогда полностью окончена повесть, неизвестно. Никаких упоминаний на этот счет нет ни в частично сохранившейся переписке Куприна за те годы, ни в заметках репортеров, ни в статьях близко знакомого с ним критика А. Измайлова.

Намерение писателя издать «Юнкеров» осенью шестнадцатого года осуществлено не было: в канун и в период революции и гражданской войны не появлялось в газетах каких-либо отрывков из этого произведения. Рукопись «Юнкеров», оставленная автором в Гатчине, не обнаружена и, вероятно, погибла вместе с архивом писателя.

Должно быть, Куприн вернулся к теме «Юнкеров» в первые же месяцы своей эмигрантской жизни в Финляндии. Так думать позволяет письмо Куприна к И. Е. Репину от 29 февраля 1920 года. Там есть следующие строки: «И еще просьба: нет ли у Вас случайно адреса Monsieur Denis Roches?. Помните, французский писатель и интересан русской жизни, переводчик Лескова и автор статьи о П. И. Шмелькове. Если есть, попрошу не отказать сообщить»^<5>. Зачем Куприну понадобилась книга Дени Роша о Шмелькове? В «Юнкерах» сказано про главного героя Александрова, что он в отпускные дни «брал уроки у Петра Ивановича Шмелькова». А в сноске к этим строчкам автор сделал примечание: «Шмельков — талантливый рисовальщик. Он забыт современными русскими художниками. См. о нем монографию, написанную французским писателем» (VIII, 302). Значит, еще тогда, в 1920 году, Куприн, по-видимому, обдумывал и набросал эпизод из биографии своего героя, связанный с личностью художника Шмелькова, о котором ему хотелось подробнее узнать из книги французского писателя и переводчика.

Названный эпизод — в главе «Господин обер-офицер», вошел во вторую часть «Юнкеров». С написания этой части Куприн и начал в эмиграции заново работу над произведением. Лишь после того как эта часть была окончена, он в середине 1928 года обратился к главам, составившим первую часть, а потом принялся за третью, которая была готова к осени 1932 года. По мере продвижения работы Куприн отдавал законченные главы или отрывки из них в газету «Возрождение», где «Юнкера» печатались на протяжении почти пяти лет — с 14 января 1928 года по 9 октября 1932 года. Отдельным изданием роман вышел в Париже летом 1933 года.

Может быть, этим, несколько необычным для Куприна, методом работы над «Юнкерами», когда главы писались разрозненно и продолжительное время, а печатались в виде отдельных рассказов, следует объяснить его структурную аномалию. Композиция романа в самом деле заметно страдает. Его главы, каждая из которых воспроизводит тот или иной эпизод из юнкерской жизни, непрочно связаны между собою. Их последовательность не всегда обусловлена развитием сюжета. Не придерживаясь последовательно-связного повествования, Куприн в процессе писания часто «перескакивал» от главы к главе: например, двадцать третья глава (о любовной переписке героя после зимних каникул) писалась почти одновременно с восьмой главой — об осеннем военном смотре юнкеров, словно Куприн еще неясно представлял себе, на какое место поставить каждую из них — в середину или к началу романа. Куприн пренебрег тщательной «подгонкой» глав друг к другу, не сцементировал их, не убрал «швы», и в романе заметны эти места.

Не устранены из романа ненужные повторения. Так, о ротном командире юнкера Александрова в самом начале романа читаем: «Это командир нашей, четвертой роты, капитан Фофанов, а по-нашему Дрозд» (VIII, 228). Во второй части романа автор поясняет еще раз: «Дрозд — командир четвертой роты, капитан Фофанов» (VIII, 305); несколькими страницами ниже — снова: «Командир четвертой роты Фофанов, он же Дрозд, проходит вдоль строя...» (VIII, 354).