Всю ночь лил сплошной дождь. Утро проснулось теплое и туманное, солнце скрывалось в густых ленивых тучах.
Как всегда, профессор рано скатился со своего чердачка на улицу. Мусорщики уже начали свою работу. Вспомнилась Жанета, принцесса четырех улиц, и сердце заколотилось и заныло от непонятной жалости. Навстречу Симонову шел его старый друг - художник.
- Добрый день, господин профессор!
- Добрый день, Иван Иванович. Что же, пойдем в Буа-де-Булонский лес?
- Пойдем.
Они пошли далеко за ипподром, вдоль наружного озера до паромного перевоза на другую сторону. Художник выбранил политику Германии и предсказывал близость ужасной войны, размеров и жестокости которой не может представить себе человеческое воображение.
Так они дошли до той бухточки, где стояли лодки, отдаваемые напрокат. Впереди их ждало странное зрелище. Лебеди сгрудились на воде в густом тумане. Странно: перспектива совсем пропала, точно исчезла, осталась лишь плоскость. От этого птицы казались нарисованными или, вернее, нанизанными на невидимые ниточки и поставленными параллельно.
- Что за черт! - воскликнул неприятно удивленный профессор. - Кажется, весь мир сплюснулся?
- Это ничего, - пояснил художник, - это только аберрация зрения, то самое, что бывает на кораблях и в пустынях. Сейчас взойдет солнце, и все станет на свои места, указанные Господом Богом.
И действительно, художник был прав. Туман скоро осел, предметам вернулось их тело. Друзья пошли обратно, художник вдруг по дороге сказал:
- Я чуть не забыл с этими туманными превращениями, что пришел к вам по делу. Помните вашу старинную картинку по дереву?
Симонов напряг память и вспомнил. Речь шла о художественной маленькой вещице, которая множество лет валялась в родовом новгородском доме Симоновых и которую профессор почему-то вывез с собою в Париж. Она в темных тонах изображала древнюю голландскую или фламандскую харчевню, с молодцом в медном шлеме, с роскошнотелой, полуголой женщиной, с белой собакой и с мальчуганом, делающим в угол то же, что и брюссельский Манекен-пис. Когда-то, очень давно, профессор дал эту вещь художнику с просьбой узнать ее автора и приблизительную стоимость. Он сказал:
- Помню. И что же?
- Это не Теньер, как я предполагал, а Тенирс, любимый ученик Теньера. Что любимый - видно из того, что он дал ему как бы частицу своего имени. Вещь хорошая. Если наскоро ее продавать в магазинах обже д'ар<*>, дадут тысяч восемь-десять. С любителя можно свободно взять двадцать, а со знатока и тридцать. И все. И моя миссия окончена.
- Я обещал дать вам куртажные, - мягко сказал Симонов.
- Эх, бросьте глупости городить, - ответил художник. - Вы обещали, а я этого обещания и слышать не хотел. Съедим когда-нибудь ляпена<**> или барашка с чесночком в кабачке у мадам Бюссак и запьем их шопином красного ординера, и баста. Квиты.
Они поднимаются по перекидному мосту и по нему же спускаются на другую сторону, вниз, прямо к давно знакомому киоску. Профессор идет первым... Художник вдруг с удивлением слышит его тревожный возглас:
- Господи! Где же киоск? Что же случилось с киоском?
Легкий художник горошком скатывается вниз и застает профессора с руками, вздетыми к небу. Журнальная лавка полупуста и полуразрушена, повсюду пыль, грязь, клочья бумаги, обрывки веревок и шпагата, и вокруг теснятся чужие, незнакомые люди, похожие на погромщиков. Профессор ничего не понимает, но сердце у него холодеет и сжимается от дурного предчувствия. Незнакомые громилы внушают ему суеверный страх. Он идет в бистро мадам Бюссак.
- Мадам, что такое случилось с киоском? Неужели какое-нибудь несчастие?
Госпожа Бюссак - истинная староста Пасси. Она всегда и все знает раньше других.
- О, ничего особенного, господин профессор. Успокойтесь.
И тут она подробно рассказывает Симонову всю суть киоскного происшествия.
Мать Жанеты своего газетного дела никогда не любила; никогда не хотела и не умела его вести. И вот теперь представился ей очень выгодный случай разделаться со своим киоском. Вчера вечером она окончила сдачу своего дела новым владельцам и поехала на вокзал с Жанетой и с господином Огюстом. Ни для кого не были тайной их отношения, но теперь они устраиваются, как настоящие буржуа. Мать Жанеты получила на днях кругленькое наследство у себя в Лангедоке или, кажется, в Бретани, а господин Огюст получает там же солидное место на большом заводе. Конечно, прибыв к себе в скучный Лангедок, они немедленно обвенчаются, сначала в мэрии, а потом в церкви.
- Ну, что же, господин профессор, пожелаем им доброго пути и счастливого брака, - сказала госпожа Бюссак.
- Пожелаем. Дай бог, - сказал профессор. - Ах, как мила была ее дочка Жанета.
- О да. Славная девочка.
Густой туман, спустившийся на Париж, стоял до вечера. Симонов вернулся домой поздно. Внезапное исчезновение Жанеты и тяжелая погода совсем его раздавили. Он сидел в темноте, без огня, и безучастно перебирал невеселые серые мысли. В первый раз за всю жизнь ощущал он тихую тоску.
Полил крупный редкий дождь и забарабанил по железному козырьку. «Вот и дождь идет, - подумал профессор равнодушно, - а зимой, может быть, и снег пойдет... Все законно...»
В эту минуту крыша выгибается с железным грохотом, кто-то царапается в стекло.
- Кто там? - кричит профессор и, не дождавшись ответа, открывает окно. Мягкий, тяжелый клубок падает на пол. Симонов зажигает огонь и нагибается. - Пятница! - восклицает он с удивлением и радостью. - Это ты, Пятница? - Кот прыгает ему на колени и начинает бесконечную мурчащую, рокочущую песню. Тут только Симонов с ужасом замечает, какие жестокие следы оставили на его верном друге Пятнице два протекших года: он хромает на правую переднюю и на левую заднюю ноги; на всем теле следы вырванных клочьев шерсти; на морде еще не зажившие глубокие царапины.
- Срамник ты, Пятница, - говорит, вздыхая, профессор. - Впрочем, оба мы хороши.
Кот зевает во всю пасть, показывая весь красный шершавый язык, и громко требует, - мняу, мняу... - я голоден, как собака.
Молча надевает профессор свою непромокаемую разлетайку и бежит по дождю в бистро мадам Бюссак за остатками говядины и молока.
<*> Антикварных (от фр. objets d'art).
<**> Кролика (от фр. lapin).
|