Куприн Александр Иванович
 VelChel.ru 
Биография
Хронология
Галерея
Семья
Фильмы Куприна
Памятники Куприну
Афоризмы Куприна
Повести и романы
Рассказы
Хронология рассказов
Переводы
Рассказы для детей
Сатира и юмор
Очерки
Статьи и фельетоны
Воспоминания
О творчестве Куприна
Об авторе
  Катаев В.Б. Куприн: биобиблиографическая справка
  Берков П.Н. Александр Иванович Куприн
  … Глава первая
  … Глава вторая
  … Глава третья
  … Глава четвертая
  … Глава пятая
  … Глава шестая
… Глава седьмая
  … Глава восьмая
  … Глава девятая
  … Глава десятая
  … Глава одиннадцатая
  … Глава двенадцатая
  … Глава тринадцатая
  Бунин И.А. Куприн
  Воспоминания об А. И. Куприне
  Куприна Ксения. Куприн - мой отец
  Куприна-Иорданская М. К. Годы молодости
  Михайлов О.М. Куприн
  Чуковский К. Куприн
Ссылки
 
Куприн Александр Иванович

Об авторе » Берков П.Н. Александр Иванович Куприн » Глава седьмая

Глава седьмая

Литературная деятельность Куприна после «Поединка» и «Событий в Севастополе» - Отход от Горького


В начале девятисотых годов А. И. Куприн познакомился с редактором журнала "Мир. божий", критиком Ф. Д. Батюшковым, с которым позднее очень сблизился и подружился. В жизни Куприна дружба эта сыграла важную, роль.

Внучатный племянник поэта К. Н. Батюшкова, Ф. Д. Батюшков был старше Куприна на 13-14 лет. По окончании Петербургского университета он был оставлен для подготовки к профессорскому званию, дважды был в научных командировках за границей, основательно изучил средневековые европейские литературы и долгое время был приват-доцентом Петербургского университета (1885-1898). Не являясь последователем Александра Веселовского, недружелюбно встретившего его магистерскую диссертацию, Батюшков вынужден был покинуть университет и заняться литературно- критической работой. Он был видным и знающим буржуазно-либеральным критиком конца XIX - начала XX в. Сторонник культурно-исторического направления в литературной науке и критике, Батюшков в период господства декадентства и всяких мистических увлечений проводил здравую мысль, что "в искусстве настоящий реализм не может быть упразднен". М. Горький уважал Ф. Д. Батюшкова и был с ним в переписке. Батюшков был обеспеченным человеком, владел имением в Устюженском уезде и, подружившись с Куприным, (*79) часто приходил ему на помощь, которая очень нужна была писателю в годы, предшествовавшие его широкому признанию. В имении Батюшкова Даниловском Куприн, начиная с 1906 г., жил довольно часто. У них возникла оживленная переписка, к сожалению, сохранившаяся только в одной части - в настоящее время известно около 150 писем Куприна к Батюшкову; из писем Батюшкова к Куприну обнаружено очень немного.

Иногда Куприн писал Батюшкову даже ежедневно, наряду с коротенькими записками и телеграммами встречаются письма очень подробные, содержащие много интересных и ценных материалов. Как выразился Куприн в письме к Батюшкову от 24 июля 1910 г., в своих письмах он сообщал своему другу "все, что просится под перо".

Письма Куприна к Батюшкову, вместе с его произведениями и многочисленными беседами с ним газетных репортеров (не всегда точными: "Репортеры врут, как зеленые лошади", - жаловался он в письме от 6 марта 1910 г.),1 дают возможность более или менее точно восстановить личную и литературную биографию писателя в период 1906 - 1911 гг. В истории творческого развития Куприна 1906 и 1907 гг. имели чрезвычайно большое значение. 1905 год, как было показано выше, пробудил в Куприне политические интересы. Участие писателя в общественной жизни бурного революционного года могло решительно повлиять на характер его дальнейшего творчества, на формирование его мировоззрения. Но были во взглядах Куприна и другие тенденции, - индивидуалистические, анархические, - которые зародились в нем еще в годы офицерства и последующего скитальчества и которые препятствовали правильному его развитию. 1906 и 1907 гг. как раз и были тем периодом, когда в сознании и творчестве Куприна боролись революционное и индивидуалистическое начала.

Он продолжает выступать с чтением своих произведений на литературных вечерах, организованных в пользу пострадавших от неурожая и для сбора средств на (*80) открытие столовых для рабочих; читает на литературном вечере, посвященном 30-летию со дня смерти Некрасова, стихи поэта; пишет упомянутую выше притчу "Искусство", в которой проводит мысль о возможности и необходимости соединения искусства и революции; пишет рассказ "Обида", в котором в парадоксальной форме выступления председателя делегации воров разоблачается подлая роль царской полиции в организации еврейских погромов; он создает одно из сильнейших своих произведений "Река жизни", где на фоне пошлого, грязного быта низкоразрядных номеров "Сербия" раскрывается душевная драма "молодого поколения предыдущего, переходного времени", "подлого времени, времени молчания и нищенства, благоденственного и мирного жития под безмолвной сению благочестивой реакции" (I, 317).

В это время и в своих печатных произведениях и в не предназначенных для печати частных письмах Куприн резко осуждает буржуазную интеллигенцию, особенно кадетов, их лидеров - Милюкова и Родичева. "Исполняются мои пророчества", - писал Куприн летом 1906 г. Ф. Д. Батюшкову из деревни во время крестьянских волнений. И, иронически цитируя эпитеты, дававшиеся русскому народу кадетскими публицистами на столбцах газет, Куприн продолжал: "Добрый, старый, верный, патриархальный русский народ начал говорить свое слово в истории без разрешения Родичева".

К деятельности Государственной думы, на которую так много надежд возлагали буржуазные интеллигенты, Куприн относился скептически и презрительно. В марте 1907 г. на страницах иллюстрированного приложения к газете "Русь" он помещает две остро политические "Сказочки", не включавшиеся затем в собрания его сочинений. "Сказочки" эти, "приноровленные", как гласит подзаголовок, "детьми для родителей", называются "О думе" и "О конституции". Вот они.

I. О думе

"Раз был праздник. Благородные дети играли в песочек. И все у них шло хорошо, и сами они были такие умные, и костюмчики на них нарядные, и ручки чистенькие. Вдруг приходит уличный мальчишка: волосы сосульками(*81), рыжие, нос вверх ноздрями смотрит,
босой
да корявый. И гнусит:

"- Прими-ите в игру-у.

"Благородные дети ему и говорят:

"- Нет, нет, уходи. Ты нас еще гадким словам научишь.

"- Ей богу, не научу. Вот лопни глаза. . . Прими-ите.

"- Нет, нет, уходи. У тебя коклюш и дифтерит.. . Нам мама не велит с тобой водиться.

"- Да она не узнает. Ей богу. А я вас научу гнезда разорять. И я еще умею муравьев рыть. . . И лягушек надувать умею соломинкой.

"- Ну? А не врешь?

"- Ей богу.

"И приняли его благородные мальчики в игру. А он взял да нарочно всем и напакостил. Одному благородному ребенку крапивы в панталончики натолкал, другому синяк подставил под глазом, а самого главного генеральского ребенка завел в лужу, да там и посадил и оставил сидеть. А потом всех выбранил дурными словами и убежал.

"Прибежали на их крик родители и очень разгневались. Всех благородных мальчиков по домам развели и по пустым комнатам рассажали. А про уличного мальчишку сказали:

"- Ладно! Попадись ты в другой раз!

"А он стоит за забором, кажет язык, вертит кукиш и дразнится:

- Не боюся никого Кроме бога одного.. .

"Это все, милые родители, присказка. Сказка еще впереди".2

Итак, Дума - это пустая игра "благородных мальчиков" - буржуазии, дворянства, а "уличный мальчишка, босой да корявый", испортивший эту
игру, - народ, который "не боится ничего". Это не "добрый, старый, верный и т. д. народ "кадетской публицистики, а народ, который "начал говорить свое слово в истории без разрешения Родичева". В том же 1907 г. на вопрос газетного репортера, какого он мнения о Государственной думе, "о нашем парламенте", Куприн ответил: - Признаюсь откровенно, сам не знаю почему, но он представляется мне в виде дрессированной собачки с камфоркой на голове.3

Еще злее "сказочки" "О Думе" вторая - "О конституции".

II. О конституции

"Жил-был мальчик. И жила-была большая дворовая собака. Она жила в конуре на цепи. Она была добрая, предобрая, но голодная. И мальчик ее все дразнил.

"Вот он раз однажды привязал на длинную веревку кусок жирной говядины. Потом подошел к конуре и спрашивает:

"- Бабачка, а бабачка, хочешь ньям-ньям?

"- Гав!

"- Очень хочешь?

"- Гав, гав!

"Тогда мальчик кинул ей мясо. Тогда собака хам!- и проглотила мясо. А мальчик взял за конец веревку и вытащил мясо назад. И опять спрашивает: "- Бабачка, а бабачка, хочешь кушать?

"- Гав! гав! гав!

"Он опять ей кинул мясо, собака опять проглотила, а он опять взял да вытащил назад. И опять спрашивает:

"- Бабачка, говядинки хочешь?

"Тогда собака рассердилась. Кинулась, оборвала цепь и разорвала на мальчике новые штанишки сверху донизу. Мальчик убежал, а собака взяла да и съела все мясо, и с веревкой.

"Заплакал мальчик горькими слезами. Стал жаловаться папе-маме, дяде- тете. А папа-мама, дядя-тетя и говорят:

"- А ты бы не дразнил собаку. Она голодная. Теперь вот ее и на цепь не посадишь".4

(*83) В этих "сказочках" Куприн явно продолжил традиции сатирических политических сказок Салтыкова-Щедрина.

В том же 1907 г. он напечатал в сатирическом журнале "Серый волк" (№ 3) рассказ "Механическое правосудие", представляющий гротескную сатиру на царскую школу и ее уродливую педагогическую систему. Таким образом, в эти годы Куприн во многом выступает еще как прогрессивный писатель, находящийся под благотворным влиянием М. Горького, под влиянием революционного подъема 1905 - 1906 гг. Однако в это же самое время в его творчестве и особенно в письмах усиливаются прежние анархически-индивидуалистические настроения, пронизывающие речи Назанского и мысли Ромашова в "Поединке", проявившиеся в рассказе "Вечерний гость" (1904) и др. В письме к Ф. Д. Батюшкову (июнь 1906 г.) Куприн писал: "Теперь о нашей полемике. Может быть, я неверно выразился, употребив слово "власть". У меня не было другого слова. Я думал о власти, радостно приемлемой всем миром, о власти вдохновения, изобретательности, глубокой мысли, тонкого искусства, красоты, смелости и самоотверженности в труде и в науке. Это власть того прекрасного будущего, о котором мечтаем мы, анархисты- философы, индивидуалисты-аристократы. Если же большинство, чернь хочет быть только сытой и носить прочные сапоги, то, конечно, мы дадим их ей. Но раньше, главнее и в сто раз необходимее возвеличить личность и ее (мною уже упомянутую) власть. Я говорю коротко, но, если Вы находите, что я себе противоречу, я могу эту мысль расширить до величины целого тома".

Противопоставляя "личность" "черни" и полагая, что это - философия, которая дает ему право гордо заявлять: "мы, анархисты-философы,
индивидуалисты-анархисты", - Куприн обнаруживал только свою полную неосведомленность в истории философии, в том, как марксистская философия решает вопрос о свободе личности в будущем, коммунистическом обществе.

За громкими фразами о "власти личности" у Куприна скрывался грубый
эгоизм. Об этом прямо сказано в письме к Батюшкову 8 января 1907 г.: "Не пиши мне больше о "Я". Ты меня только сбиваешь с толку. У тебя это "я" все время сбивается на (*84) общественное благо, на мировую душу, на идею о справедливости,- а в этих границах мое "Я" чувствует себя так же, как прошлогодний клоп, иссохший между двумя досками.

"Мое "Я" требует полного расширения всего богатства моих чувств и мыслей, хотя бы самых порочных, жестоких и совершенно неприятных в обществе. "Я" же Каменского заключается в том, что все позволено и стало быть можно для личного удобства или сочного куска беф-штекса ограбить, оклеветать и сморкнуться тайно в чужой платок. Вот две ступеньки, градации разных "я". Победит первое и победит - кроме крайних случаев - вовсе не во вред, а в пользу человечеству. Но этим не надо задаваться - оно само собою выйдет".

В цитированном отрывке обращает на себя внимание то, что Куприн с полной серьезностью говорит о двух ступеньках, градациях разных "я", что требование "полного расширения" всех без исключения своих чувств и мыслей, "хотя бы самых порочных, жестоких и совершенно неприятных в обществе", он противопоставляет "теории" А. Каменского, что "все позволено".

Многое из сказанного Куприным в этом письме проливает свет на ряд его поступков, скандализовавших его современников в 1909 - 1912 гг. Но в 1907 г. Куприн еще только "теоретически" обосновывал свое понимание "свободы личности". К признакам "свободной личности" он относил и "независимость" от каких-либо политических партий. К концу 1907 г. Куприн в ряде интервью, писем и литературных выступлений настойчиво подчеркивает свою аполитичность. В ноябре 1907 г. он заявил газетному репортеру, что очень мало интересуется политикой. Несколько позднее в очерках "Немножко Финляндии" Куприн обронил неслучайную для него фразу: "Я совершенно чужд политике и никогда не хотел бы быть в роли предсказателя или устроителя судеб народов" (VII, 179).

Вероятно, с этих аполитичных, анархически-индивидуалистических позиций задумывает Куприн фельетон "О чуде". "Здесь, - писал он Батюшкову 8 октября 1907 г.,- будет Гапон, Шмидт, Хрусталь- Носаревский <т. е. Хрусталев-Носарь>, революция, Каменский, Стенька (*85) Разин, Верховенский, Гершуни, Блок, Гофман, Белый, героизм, индивидуализм".
Хотя Куприн назвал задуманное произведение фельетоном, он, повидимому, имел в виду не единичный фельетон для какой-либо газеты, а фельетон-роман, в котором должны были фигурировать и политические деятели 1905 г.- священник Гапон, лейтенант Шмидт, авантюрист Хрусталев-Носарь, эсер Гершуни,- и исторические и литературные персонажи - Стенька Разин и герой "Бесов" Достоевского, Верховенский, - и писатели и почты тех лет - Анатолий Каменский, А. Блок, Виктор Гофман, Андрей Белый.

Но замысел этот остался неосуществленным. Характерно, после цитированной выше программы фельетона "О чуде" Куприн в том же письме замечает:

"Но теперь я уже не могу писать ради того, чтобы опорожниться от мыслей. Надо знать заранее, куда поместить эффектно и выгодно...". В этой заботе об эффекте и выгоде сказываются уже результаты "обработки" Куприна реакционным буржуазным окружением.

Говоря о влиянии реакционного буржуазного окружения на Куприна, прежде всего следует иметь в виду стремление этого окружения отдалить писателя от М. Горького, опорочить в глазах Куприна его идейную и художественную близость к великому художнику пролетариата. По поводу рассказа "Обида" одно близкое Куприну лицо писало Ф. Д. Батюшкову: "К сожалению, первый рассказ мне очень не нравится. - Он не оригинален. - В нем видно влияние Горького, а это мне очень не по сердцу".

Относительно "Реки жизни" это же лицо писало: "У него < Куприна > готов и второй, но мне бы очень хотелось, чтобы он как-нибудь повытравил из него горь-ковский дух, прежде чем посылать куда-нибудь".

В буржуазно-либеральной прессе появляются статьи, в которых проводится мысль о творческой независимости Куприна от Горького и о том, что произведения его, написанные после "Поединка", стоят выше этой повести. Подобные взгляды встречают сочувствие у Куприна; так, по поводу статьи буржуазного критика Е. В. Аничкова в символистских "Весах" (1907, № 2) Куприн писал:

"Он очень умно, ловко и по-дружески отцепил меня от (*85) "Поединка", к которому меня ни с того ни сего хотят притачать навеки веков" (письмо от 5 мая 1907 г.).

Сначала в письмах, а затем и в литературном творчестве у Куприна появляются мелкие, плоские выходки против Горького.
Так, в письме к Батюшкову от 2 октября 1906 г. Куприн сообщал: "Будет еще поэма: Путешествие русского за границу. Конечно, о Горьком", - и далее следовало четыре недостойных стиха.

Месяца через два, получив декабрьскую книжку "Мира божьего", Куприн с брюзжанием писал Батюшкову: "Зачем насажали какого-то Подвального (М. Горький, Анкудин Прокислый, Сергей Дохлый, Андрей Чердачный и т. д.)".

Повидимому, к этому же времени относится грубая пародия Куприна на Горького "Дружочки", впоследствии постоянно включавшаяся им в собрание сочинений.

Куприн, еще недавно благодаривший Горького за помощь в работе над "Поединком" и за его статьи о мещанстве, помогающие определиться в событиях, посвятивший ему "Поединок" и писавший "в горьковском духе", все больше и больше отдаляется от писателя-революционера, все больше и больше становится приемлемым для буржуазного читателя "позорного десятилетия русской литературы", как назвал 1907-1916 гг. М. Горький. Отход Куприна от Горького во многом зависел от непонимания Куприным исторической роли рабочего класса, с которым после середины 90-х годов ему не пришлось больше общаться и революционную деятельность кото- рого в 1905 г. он воспринимал как своеобразное продолжение "бунтов" предшествующего десятилетия; имели значение и сложившийся у него к этому времени жизненный уклад и активное воздействие на писателя усили- вшейся в эти годы реакции.

Постепенный отход Куприна от М. Горького, усугубленный отъездом последнего за границу, заметно сказался на идейной глубине произведений автора "Поединка". Но писатель-реалист Куприн остался верен своему жизнелюбию, резко отличавшему его от декадентов-мистиков и всяческих прославителей смерти, задававших тон в буржуазной литературе 1907- 1910 гг. Куприн (*87) попрежнему неуемно, страстно, язычески любит жизнь, любит человека, его мощь и дерзание, но преклонение перед человеческим гением, перед его могуществом лишено перспективы и не имеет того целеустремленного, того сознательного характера, которым отличалось творчество Куприна в предшествующие годы. Основная идея притчи "Искусство" остается нереализованной.

Все же и в этот период он создает одно за другим произведения, проникнутые бодростью, свежестью, тонким лукавым юмором и превосходным знанием быта. язык его повестей, рассказов и очерков достигает полной зрелости и силы, М. Горький, очень внимательно сле- дивший за ростом художественного мастерства Куприна, несмотря на его уход из сборников "Знания" и на отчетливо обозначившееся расхождение обоих писателей, высоко ценил его язык: "Возьмите язык Куприна до "Поединка" и после, - писал Горький К. А. Треневу в ноябре-декабре 1911 г., советуя ему учиться языку у Лескова, Тургенева и Чехова, - вы увидите, в чем дело и как вышеназванные писатели хорошо учат нас".5 Глубокий интерес к творчеству Куприна проявляет и престарелый Л. Н. Толстой, уже давно обративший внимание на "офицера Куприна" и неоднократно высказывавшийся по поводу произведений последнего, его литературной манеры, его знания жизни. "Куприн не тужится и ничего не сочиняет, а, как бывало Чехов, возьмет перед вашими глазами уголок жизни и нарисует такую картину, что вы засмотритесь и задумаетесь".6 Авторитетная оценка Толстого не в малой степени способствовала упрочению известности Куприна, как и положительный отзыв Горького о "Поединке".

В 1907 г. возник даже вопрос об избрании Куприна почетным академиком по разряду изящной словесности, но по каким-то причинам избрание не состоялось. Любопытно, что сам Куприн в это время, - правда, в письме к своему близкому другу, Ф. Д. Батюшкову, - считает свое возможное избрание вполне законным: "По-(*88)четным академиком я быть не прочь. И для Академии это было бы выгодно в виду предыдущих отказов. А что же? После Чехова по языку <дважды подчеркнуто Куприным > я один и имею на это право" (письмо от 8 октября 1907 г.).

Приведенный отрывок заслуживает внимания во многих отношениях: показательно, что Куприн был готов выставить свою кандидатуру после того, как из состава почетных академиков ушли Чехов и Короленко, возму- щенные тем, что Николай II отверг кандидатуру М. Горького, и после того, как ряд других прогрессивных писателей не соглашался вступить на места выбывших. Очевидно, что считавший себя "аполитичным" Куприн не находил нужным своим отказом присоединиться к протесту против позорного "случая с Горьким". А за несколько лет до этого Куприн писал А. П. Чехову:

"Большое впечатление произвело в Петербурге Ваше письмо в Академию. О нем нет разногласия: все единодушно находят его чрезвычайно сдержанным и очень сильным. На-днях в одном обществе, где был и Боборыкин,7 это письмо читали вслух. Маститый романист, говорят, чувствовал себя при этом не совсем ловко" (письмо от 6 декабря 1902 г.). Говоря, что после Чехова по языку он один и имеет право на избрание в почетные академики, Куприн забыл - или, может быть, не хотел признать - что рядом с ним существовал великий мастер русского языка М. Горький. Если даже допустить, что Куприн имел в виду невозможность вторичного выдвижения кандидатуры М. Горького, бывшего уже в то время политическим эмигрантом, то все же нельзя не признать, что слова "один я имею на это право" звучат, по меньшей мере, нескромно. Хотя избрание и не состоялось, однако Академия выразила свое отношение к Куприну в другой форме - ему была присуждена полная Пушкинская премия, а отзыв почетного академика К. К. Арсеньева был опубликован в академическом издании. В этом отзыве Арсеньев, отражая мнение академических кругов, говорил: "А. И. Куприн - бесспорно один из самых выдающихся наших мо- (*88)лодых беллетристов. Свободный... от крайностей, в которые впадают многие из его сверстников, он остается верен лучшим традициям нашей литературы. Не переступая за грань здорового реализма, хотя и не останав- ливаясь перед самыми темными сторонами действительности, он бережет, согласно заветам Тургенева, русский язык и пишет с изящной простотой, исключающею деланность содержания и вымученность, манерность формы".8

Несколько запоздало звучит заключительная фраза отзыва академического критика: "Талант А. И. Куприна нуждается не в поощрении, а в признании" (стр. 9). В 1909 г., когда писались цитированные слова, призывать к признанию Куприна было даже неудобно - он пользовался не только всероссийской, но и европейской известностью: "Поединок" еще к концу 1907 г. был переведен на немецкий язык (три перевода, выдержавших несколько изданий), на французский (два), шведский. болгарский, польский, итальянский, испанский (по одному переводу).9 Переводились и другие его произведения.

Здесь следует, хотя бы бегло, сообщить важнейшие моменты литературной биографии писателя после 1905 г. Высланный по распоряжению адмирала Чухнина из Балаклавы, Куприн некоторое время находился в Ялте, затем возвратился в Петербург, а в средине 1906 г. жил в имении Ф. Д. Батюшкова, Даниловском, близ Устюжны.

В жизни Куприна Даниловское сыграло видную роль, здесь ему легко писалось, он любил бродить по окрестным лесам и болотам с ружьем, неоднократно приезжал сюда в течение ряда лет, иногда зимой. В письме от 2 октября 1909 г. Куприн сообщал Батюшкову: "Я собираюсь написать о Даниловском такой же цикл, как и Листригоны". Поэтому надо несколько подробнее сказать об этом месте.

Имение Ф. Д. Батюшкова Даниловское находилось неподалеку от города Устюжны, километрах в 450 от (*90) Петербурга. В рассказе "Попрыгунья- стрекоза" (1910), повидимому, представлявшем одну из составных частей задуманного "Даниловского цикла", Куприн описал имение Батюшкова в зимнее время, слегка изменив некоторые географические признаки: "Мы жили тогда в Рязанской губернии, в 120-ти верстах от ближайшей станции железной дороги и в 25-ти верстах от большого торгового села Тумы. "Тума железная, а люди в ней каменные",- так местные жители сами про себя говорили. Жили мы в старом, заброшенном имении, где в 1812 году был построен пленными французами огромный деревянный дом с колоннами и ими же был разбит громадный липовый парк в подражание Версалю. "Представьте себе наше комическое положение: в нашем распоряжении 23 комнаты, но из них отапливается толька одна, да и то так плохо, что в ней к утру замерзает вода и створки дверей покрываются инеем. Почта приходит то раз в неделю, то раз в два месяца, и привозит ее случайный мужичонка за пазухой своего зипуна, мокрую от снега, с размазанными адресами и со следами любознательности почтового чиновника. Вокруг нас столетний бор, где водятся медведи и откуда среди бела дня голодные волки забегают в окрестные села таскать зазевавшихся собачонок. Местное население говорит непонятным для нас певучим, цокающим и гокающим языком и смотрит на нас исподлобья, пристально, угрюмо и бесцеремонно. Оно убеждено твердо, что лес принадлежит богу и мужику, а управляющий имением, немец-менонит из Сарепты, опустившийся и разленившийся от бездействия, только и знает, что ходит каждый день в лес отнимать топоры у мужиков-лесокрадов. К нашим услугам прекрасная французская библиотека XVIII столетия, но весь ее чудесный эльзевир10 обглодан мышами. А старинная портретная галлерея в двухсветной зале, погибшая от сырости, плесени и дыма, - скоробилась, почернела и потрескалась" (VI, 265 - 266).

(*91) Несколько дополнительных штрихов к этой картине дает письмо М. К. Куприной к Ф. Д. Батюшкову от 9 мая 1906 г., т. е. через несколько дней после приезда Куприных в Даниловское: "У Вас здесь замечательно хорошо, но немного жутко. Если с Алекс. Ив. спадет "увлечение деревней" и он будет надолго уезжать или пропадать, по своему обыкновению, на целую ночь, то мне будет немного страшно. Полы трещат, всю ночь скребутся мыши, комнаты большие и пустынные - так и ждешь, что где- нибудь покажется привидение", - шутливо заканчивает она описание "господского дома" в Даниловском.

В усадьбу Батюшкова Куприн приезжал несколько раз, так как петербургская обстановка не давала ему возможности систематически работать. Здесь в 1906 г. он написал рассказы "Обида" и "Река жизни" и начал "Как я был актером"; в 1907 г. написал "Изумруд" и "Суламифь", в 1908 начал "Яму"; в 1909 написал несколько мелких рассказов и очерков, а в 1911 работал над повестью "Жидкое солнце". После 1911 г. Куприн в Даниловском не бывал, но запас впечатлений, вынесенных из пребывания в имении Батюшкова, еще долго питал его творчество.

Алфавитный указатель: А   Б   В   Г   Д   Ж   З   И   К   Л   М   Н   О   П   Р   С   Т   У   Ф   Х   Ц   Ч   Ш   Э   Ю   Я   #   

 
 
     © Copyright © 2024 Великие Люди  -  Александр Иванович Куприн