Зашли в русскую лавочку. Куприн взял себе пирожок и слегка дрожащей рукой поднял ко рту и опрокинул рюмку водки.
Он долгим, немигающим взглядом поглядел на Седых и медленно, очень твердо сказал:
— Умирать нужно в России, дома. Так же, как лесной зверь, который уходит умирать в свою берлогу… Скрылись мы от дождя огненного, жизнь свою спасая. Ах! Есть люди, которые по глупости или от отчаяния утверждают, что и без родины можно или что родина там, где ты счастлив… Мне нельзя без России. Я дошел до того, что не могу спокойно письма написать туда… Ком в горле!
В лавке было шумно, тесно. Приезжали закусить русские шоферы, толпились покупатели, и какая-то древняя старуха француженка с большим подозрением рассматривала через лорнетку непонятные ей пирожки. А хозяин, упитанный и краснощекий, на смешанном французско-нижегородском языке говорил ей:
— Преме, мадам! Сэ бон!
Куприн поплелся к себе домой. Просторное коричневое пальто, сбившееся набок. Седая бороденка клином всклокочена. Выцветшая шляпа. К концу эмигрантской жизни он приобрел вполне беженский вид.
Андрей Седых, кажется, догадывался о возможном возвращении Куприна на Родину.
10
Переговоры о возвращении велись уже давно — труд этот принял на себя художник И. Я. Билибин, сам в 1936 году выехавший в Москву. Старания его наконец увенчались успехом: автору «Поединка» и «Ямы» была обеспечена достойная встреча.
Подготовка к отъезду проходила в строжайшей тайне. Разрешение вернуться в Россию было получено через посла во Франции Потемкина, все визы оформлены. Но надо было оплатить долги, продать библиотеку. О готовящемся возвращении на Родину знала только вдова поэта Саши Черного — Мария Ивановна. Остальным знакомым Елизавета Морицовна объясняла, что Куприн переезжает на юг Франции, где жизнь дешевле, а климат благоприятнее для здоровья Александра Ивановича.
Куприн нервничал. Ему все казалось, что время тянется слишком долго, что он не доживет, так и не увидев Родины. Иногда его обуревала радость, он ходил по квартире и почти пел:
— Еду-еду, еду-еду…
Наконец этот день наступил. Тяжелый багаж был уже отправлен. Куприных пошли провожать дочь и верная Мария Ивановна. На Северном вокзале представитель посольства СССР торжественно вручил отъезжающим советские паспорта.
Эмиграция узнала об отъезде Куприна в Советский Союз только из сообщений московских корреспондентов.
Событие это произвело огромное впечатление, особенно среди старшего поколения писателей, связанных с Куприным крепкой долголетней дружбой. На его отъезд они откликнулись выступлениями в печати.
И. А. БУНИН
— …Но всему есть предел, настал конец и редким силам моего друга: года три тому назад, приехав с юга, я как-то встретил его на улице и внутренне ахнул: и следа не осталось от прежнего Куприна! Он шел мелкими, жалкими шажками, плелся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой трогательной нежностью, с такой грустной кротостью, что у меня слезы навернулись на глаза. Как-то я получил от него открытку в две-три строчки, — такие крупные, дрожащие каракули и с такими нелепыми пропусками букв, точно их выводил ребенок… Все это и было причиной того, что за последние два года я не видел его ни разу, ни разу не навестил его: да простит мне бог — не в силах был видеть его в таком состоянии.
…Никаких политических чувств по отношению к его «возвращению» я, конечно, не испытал… Я испытал только большую грусть при мысли, что уже никогда не увижу его больше.
М. А. АЛДАНОВ
— А. И. Куприн, как всем известно, в последние годы болел. Я очень давно его не видел — верно, никогда и не увижу, о чем искренне сожалею, так как любил его.
Жилось ему за границей несладко, хуже, чем большинству из нас. Но не это, думаю, было главной причиной его решения; может быть, что и вообще никакой роли в деле не сыграло.
Знаю, что он очень тосковал по России, меньше, чем кто бы то ни было из нас он был приспособлен для жизни и работы за границей. Политикой он никогда не занимался и мало интересовался ею.
Осуждать его мне нелегко. Могу только пожелать ему счастья…
Н. А. ТЭФФИ
— Е. М. Куприна увезла на родину своего больного старого мужа. Она выбивалась из сил, изыскивая средства спасти его от безысходной нищеты. Давно уже слышались крики-призывы: «SOS! Куприн погибает!» Для них собирали, вернее, выпрашивали гроши.
Всеми уважаемый, всеми без исключения любимый, знаменитейший русский писатель не мог больше работать, потому что был очень, очень болен. И он погибал, и все об этом знали…
Не он нас бросил. Бросили мы его.
Теперь посмотрим друг другу в глаза.
11
В Париже, на Северном вокзале перед тем, как сесть с московский поезд, Куприн сказал:
— Я готов пойти в Москву пешком… | 
