Страшная и отвратительная «охота», о которой повествует рассказчик, кажется особенно ужасной, противоестественной на фоне природы, которую Куприн, как всегда, рисует по-чеховски скупыми, но проникновенными, поэтическими штрихами. «Я двигался... вдоль правильных рядов молодых яблонек, и, как теперь помню, — снег казался розовым, а тени от маленьких деревьев лежали совсем голубые и такие прелестные, что хотелось стать на колени около них и уткнуться лицом в пушистый снег». И вот работник сообщает рассказчику о том, что «кощенка» попала в волчий капкан...
Сама по себе эта маленькая история с ее безжалостно-точными деталями могла бы показаться натуралистической. Но она приобретала глубокий смысл и гуманистический пафос в связи с ее публицистически-философским «обрамлением». Рассказ и сейчас актуален, ибо он направлен против злых сил старого мира, против тех, кто хотел бы окутать «кровавым туманом» всю землю, на которой можно так чудесно и радостно жить.
Рассказ «Бред» (1907) возник на основе более раннего «новогоднего рассказа» «Убийцы» (1901), в котором писатель выражал горячее сочувствие героической борьбе буров за независимость и протестовал против грабительской политики английских колонизаторов. Сюжетная схема этого рассказа оказалась очень удобной, чтобы влить в нее новое историческое содержание, осудить начавшийся в России полицейский террор.
Несомненно, в рассказе «Бред» протест против насилия носит довольно-таки абстрактный характер. Но сводить оценку рассказа только к этому было бы неверно. Идеи писателя нельзя рассматривать вне конкретных исторических условий, вне общественной атмосферы эпохи. Куприн выступил против насилия в годы, когда свирепствовал террор, в годы массового ренегатства буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции. В такой обстановке гуманистическая проповедь талантливого художника приобретала действенный, наступательный характер и была актом гражданского мужества. В этом рассказе писатель развивает и усиливает идеи, выраженные в рассказе «Убийцы».
Куприну очень хорошо удаются произведения, в которых значительное или основное место занимает «психологическое самораскрытие» героя, оформленное как внутренний диалог, который возникает под влиянием каких-либо тяжелых переживаний. Это столкновение внутренних голосов придает повествованию драматический накал.
В рассказе «Бред» перед мечущимся в лихорадке капитаном Марковым возникает видение — родоначальник всех убийц Каин, проклятый богом и навеки осужденный быть изгнанником и скитальцем. Каин появляется и в «Убийцах», но, перенеся действие из бурской республики в современную ему Россию, писатель придал этому фантастическому мотиву совершенно иное остро политическое звучание. Куприн, конечно, не имел возможности точно указать место действия и цель карательной экспедиции, но между строк можно прочесть, что рота направлена на подавление крестьянского восстания. Разговор заболевшего капитана с его ночным гостем — это борьба двух начал в человеке: добра и зла. Это спор между встревоженной совестью человека и «моралью» господствующих классов. Марков заявляет, что он солдат и его дело «повиноваться без всяких размышлении». Он оперирует ходячими понятиями великодержавного шовинизма и ура-патриотизма. Как Осадчий в «Поединке», он воспевает войну, выковывающую «атлетические тела и железные характеры».
Но постепенно его возражения ослабевают, диалог достигает своего наивысшего напряжения; вернее, начинается монолог старика, лишь изредка прерываемый мольбами измученного Маркова. Этот исполненный пафоса монолог — обвинительный акт против насилия и нетерпимости. Углубляясь в историю, старик говорит о зле, причиненном человечеству завоевателями, фанатиками и насильниками разных времен и народов. Монолог старика заканчивается словами, звучащими как проклятие всем палачам: «Броди бездомным скитальцем во всех веках, народах и странах, и пусть твои глаза ничего не видят, кроме пролитой тобою крови, и пусть твои уши ничего не слышат, кроме предсмертных стонов, в которых ты всегда будешь узнавать последний стон твоего брата... И нет предела моим страданиям, потому что каждый раз, когда я вижу истекающего кровью человека, я снова вижу моего брата, распростертого на земле и хватающего помертвелыми пальцами песок... И тщетно хочу я крикнуть людям: «Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!» В заключительной части рассказа Марков, переживший тяжелую моральную травму, ищет выхода из мучительного положения. Он обращается к фельдфебелю: «Вот что, братец. Ты примешь вместо меня команду... Я сегодня подаю рапорт, потому что я... что меня... совершенно измучила эта проклятая лихорадка. И может быть, — он попробовал усмехнуться, но улыбка у него вышла кривая, — может быть, мне придется скоро и совсем уйти напокой».
Так в сочетании рационального и иррационального психологически раскрывается образ человека, достаточно честного, чтобы понять, какая страшная роль выпала ему в жизни, и уже внутренне протестующего против «устоев» и «принципов», выработанных угнетателями народа. Разоблачая буржуазное общество, его фарисейство, дух насилия, продажности, Куприн создает ряд небольших сатирических произведений: «Обида», «О думе», «О конституции», «Механическое правосудие».
Для этих произведений, в которых Куприн опирается на великие традиции русской сатиры, характерна оригинальность формы. Писатель использует такие художественные приемы, которые позволяют заострить сатирическое жало, посильнее отхлестать подлость, пошлость и лицемерие.
В рассказе «Обида» (1906) самый сюжет парадоксален. Воры, на которых черносотенная печать пыталась взвалить ответственность за погромы, являются в адвокатскую комиссию и протестуют против того, что их смешивают с «отребьем общества», науськанным и нанятым полицией. Высоко оценив это сатирическое произведение, В. В. Воровский писал: «Возьмите, например, его рассказ «Обида», в котором профессиональные воры просят не смешивать их с погромщиками. В основу взято «истинное происшествие». Автор описывает его, руководствуясь чисто художественными мотивами,— и в то же время весь рассказ проникнут боевым настроением 1905 года, с характерным для этого времени ростом чувства человеческого достоинства, уважением к общественному мнению, нравственным оздоровлением всей атмосферы, которое дала революция. Автор ни - словом не заикается об оценке происходящего, а между тем его симпатии всем ясны»<1>.
Куприн отнюдь не задавался целью создать образ какого-то вора-джентльмена, на манер тех грабителей в цилиндрах, которые населяют страницы западных детективных романов. Изысканные манеры и высокий слог вора, держащего речь, даны в порядке иронического противопоставления невежеству и грубости насильников.
Несмотря на условность и комизм сюжета, в рассказе господствует весьма неприятный для «хозяев жизни» иронически-разоблачительный тон. Куприну ненавистен капиталистический строй, который всегда представлялся ему в виде кровожадного чудовища, пожирающего человеческие жизни. В повести «Молох» это был ненасытный языческий идол, в рассказе «Обида» — это громадный паук.
«У одного народа был главный храм, и в нем за занавеской, охраняемой жрецами, обитало кровожадное божество. Ему приносились человеческие жертвы. Но вот однажды смелые руки сорвали завесу, и все тогда увидели, вместо бога, огромного, мохнатого, прожорливого паука, омерзительного спрута. Его бьют, в него стреляют, его уже расчленили на куски, но он все-таки в бешенстве последней агонии простирает по всему древнему храму свои гадкие, цепкие щупальца. И жрецы, сами приговоренные к смерти, толкают в лапы чудовища всех, кого захватят их дрожащие от ужаса пальцы».
Так под покровом довольно прозрачной аллегории писатель утверждает мысль об агонии эксплуататорского мира.
В рассказе «Механическое правосудие» писатель подвергает критике буржуазно помещичью «законность». Это также рассказ-анекдот, но анекдот, проникнутый беспощадной иронией. Некий преподаватель латыни и греческого языка изобрел «машину для сечения». Он выступает в губернском дворянском собрании с лекцией о своем изобретении. По несчастной случайности лектор был захвачен рычагами демонстрируемой машины и основательно выпорот. Вся лекция изобретателя выдержана в своеобразном «серьезно-глуповатом» тоне. Оратор восхваляет свое «детище» — механический самосекатель, который, по его мнению, горячо поддержанному респектабельной публикой, должен быть введен не только в учебные заведения, но также и «в армию и флот, в деревенский обиход, в военные и гражданские тюрьмы, в участки и пожарные команды, во все истинно русские семьи». Лектор приводит и исторические обоснования необходимости такого изобретения: «Наказание розгами по телу проходит красной нитью через все громадное течение русской истории и коренится в самых глубоких недрах русской самобытности». С гротескным образом лектора гармонирует собирательный образ публики, особенно типично представленной генералом, время от времени подающим свирепо-одобрительные реплики и практические советы. Рассказ вырастает в широкую и злую сатиру не только на царское правосудие, предстающее как механическое правосудие, как тупая машина для сечения людей, но и на всю «философию» защитников «порядка».
О «законах» царской империи писатель очень резко сказал и в двух сатирических миниатюрах, которые он назвал: «Сказочки (приноровленные детьми для родителей)». В этих «сказочках» — «О думе» и «О конституции» — особенно заметно творческое усвоение традиций Салтыкова-Щедрина. «Конституцию» Куприн оценивает как жалкую подачку, которая вызывает в народе лишь озлобление.
* * * * *
В своей сложной духовной эволюции Куприн не пришел к осознанию того, что ведущая роль в обновлении жизни принадлежит рабочему классу, ставшему во главе освободительного движения, не примкнул к тем художникам слова, которые нашли точку опоры для своего творчества в революционной борьбе народных масс, воодушевленных социалистическим идеалом. И все же автор «Молоха» и «Поединка» чувствовал, что только в недрах народа существуют силы, способные раскрепостить жизнь, сделать ее подлинно человечной.
Рассказ «Гамбринус» (1907) является одним из тех произведений писателя, в которых он обращался к народной жизни и хотел показать душу народа, жаждущую красоты и добра вопреки еще торжествующему социальному злу, показать людей, способных противостоять этому злу. «Гамбринус» — это рассказ-очерк. Здесь очерковая точность описаний соединяется с художественным вымыслом. Писатель стремится придать рассказу характер истории, случившейся в действительности.
Существовавший в Одессе кабачок Гамбринус привлек Куприна пестрым составом своих посетителей: портовых рабочих, моряков, рыбаков, контрабандистов и т. д. Деятельной и кипучей натуре Куприна, его размашистому характеру была близка по духу среда людей, чья жизнь резко выходила за пределы ненавистного писателю мещанского уклада.
Хотя автор и не указывает точно места действия рассказа, говоря о некоем «бойком портовом городе на юге России», но пивная Гамбринус с ее сводчатым потолком, расписанными стенами, с ее дубовыми бочками вместо столов и бочонками вместо стульев изображена чрезвычайно детально. Все это производит впечатление нарисованного «с натуры».
В первой главе читатель знакомится с музыкантом Сашкой и буфетчицей мадам Ивановой. Ничто еще не дает оснований предполагать, что Сашке-музыканту отведена в рассказе центральная роль. Художественные портреты и Сашки и мадам Ивановой даны как бы в дополнение к описанию места действия, как нечто привычное, ставшее неотъемлемой частью оригинального кабачка.
<1> В. В. Воровский. Литературно-критические статьи. М., Гослитиздат, 1956, стр. 278.
|
