Встречаются в рассказе и более смелые метафоры: «...каменный город изнывал от солнца и глох от уличной трескотни». Однако и этот образ ясен, точен и вызывает ощущение, испытанное каждым человеком в жару в большом городе.
Для живописной манеры Куприна характерно умение создавать картины, в которых много «воздуха», видна далекая перспектива. Описывая природу, он избегает густого перечисления предметов, загромождения пейзажа. Иначе поступает писатель, воссоздавая городскую панораму. Он старается передать пеструю картину города путем такого же пестрого, «хаотического» перечисления окружающих предметов и явлений, с быстрыми переходами от одного описания к другому. На трех страницах, воссоздающих в «Гамбринусе» характер портового района, говорится о различных пароходах, о людях всех национальностей, работающих в порту, о портовых сооружениях, о домах, пивных, трактирах, игорных притонах, кофейных, об изобилии товаров и т. д. и т. п.
Избегая отвлеченных рассуждений по поводу описываемого, писатель умеет вдохнуть жизнь в изображаемое. Вот, например, описание, в котором за скупыми словами встает мрачная картина «дна» жизни:
«Где-то на чердаках и в подвалах, за глухими ставнями, ютились игорные притоны, в которых штос и баккара часто кончались распоротым животом или проломленным черепом, и тут же рядом, за углом, иногда в соседней каморке, можно было спустить любую краденую вещь, от бриллиантового браслета до серебряного креста и от тюка с лионским бархатом до казенной матросской шинели». А вот еще более лаконичная картинка: «На каждом шагу здесь попадались ночлежные дома с грязными, забранными решеткой окнами, с мрачным светом одинокой лампы внутри». Упоминание о решетке и одинокой лампе создает впечатление тоски, обреченности, одиночества. Куприн владеет искусством «подтекста», который подталкивает воображение читателя, заставляет его дорисовывать картину, данную писателем лишь несколькими штрихами.
К образам, создаваемым Куприным, вполне применимо высказывание Горького: «Подлинное словесное искусство всегда очень просто, картинно и почти физически ощутимо. Писать надо так, чтобы читатель видел изображенное словами, как доступное осязанию»<1>.
* * * * *
Верность Куприна гуманистическим традициям сказалась, в частности, в той непримиримой борьбе с мещанством, которую и в период реакции продолжал вести писатель. Конечно, ненависть Куприна к мещанству не была такой социально осознанной, как у Горького, который видел в инертной мещанской массе силу, враждебную революции. Но и для Куприна мещанство было силой, задерживающей духовное возвышение человека, уродующей человеческую личность.
У Куприна есть сатирический рассказ «Последнее слово» (1908). В нем писатель подвергает мещанина убийственной критике. Рассказ, в котором блестяще проявились остроумие и сюжетная изобретательность Куприна-сатирика, построен в форме речи, произносимой на суде неким человеком, убившим интеллигентного мещанина — но не отдельного, конкретного мещанина, а некий собирательный тип. В этой речи все шаблонное, избитое, серое, нудное, самоуверенное, тупое, банальное, бессмысленное воплощено в многоликом мещанине, который преследовал «подсудимого» на каждом шагу.
Сцена «убийства» имеет политическую окраску. В переполненном вагоне мещанин, одетый на этот раз в форму министерства просвещения, занял со своей женой, сыном-гимназистом и кучей вещей две скамейки. Расположившись таким образом, мещанин сначала отказывается уступить лишнее место герою рассказа, заявляя, что вещи принадлежат некоему господину, который будто бы вышел; а затем он начинает поучать своего сына:
«— Петя! Зачем ты взял по тихоньку кусок сахару?
— Честное слово, ей-богу, папаша, небрал. Вот вам ей-богу!
— Не божись и не лги. Я нарочно пересчитал утром. Было восемнадцать, кусков, а теперь семнадцать.
— Ей-богу.
— Не божись. Стыдно лгать. Я тебе все прощу, но лжи не прощу никогда. Лгуттолько трусы. Тот, кто солгал, тот может убить, и украсть, и изменить государю и отечеству...
И пошло, и пошло...»
Герой рассказа вмешался в разговор:
«— Вот вы браните сына за ложь, а сами в его присутствии лжете, что это место занято каким-то господином...»
Мещанин отвечает угрозой заявить в жандармское управление. Эта деталь завершает портрет охранителя «устоев», самодовольного и тупого ура-патриота. Герой рассказа больше не может терпеть и спускает курок. Своеобразная особенность рассказа «Последнее слово»: его сюжетная схема (убийство некоего собирательного типа мещанина, речь на суде) фантастична; весь его жизненный материал, все детали самые обычные, отнюдь не гротескные.
Однако эти детали в совокупности образуют страшную и тягостную картину повседневного поведения многоликого мещанина — картину, которая делает вполне понятной ненависть, внушенную им человеку, выступающему на суде.
Такое сочетание условного, фантастического с повседневным, обыкновенным характерно и для сатирического рассказа «Исполины» (1907). Учитель гимназии господин Костыка вернулся домой с рождественской елки. Возвращается он пьяный и в состоянии крайнего раздражения. Во время спора, который возник между ним и передовым интеллигентом, учителем Лапидаркиным, он был побежден решительно и бесповоротно. Костыка не нашел аргументов для сокрушения противника, но, вернувшись домой и вновь приложившись к стопке, он обретает красноречие и обращается с речами к «исполинам» — к портретам русских классиков, которыми увешаны стены его кабинета.
Монолог пьяного учителя Костыки представляет собой гротескное отражение «поворота» в сознании буржуазной интеллигенции. Костыка — это интеллигентный мещанин, давно отказавшийся от «несбыточных надежд и дерзновенных замыслов» юности и превратившийся в покорного раба. Поэтому для него живым укором становится общественный подвиг великих деятелей русской культуры, и он стремится всячески их опорочить. После экзамена, учиненного Пушкину, Лермонтову, Гоголю и Тургеневу, он упирается взором в портрет Салтыкова-Щедрина, и рабья душа Костыки охвачена смятением.
«— Ваше превосходительство...— залепетал Костыка и весь холодно и мокро задрожал.
И раздался хриплый, грубоватый голос, который произнес медленно и угрюмо:
— Раб, предатель и...
И затем пылающие уста Щедрина произнесли еще одно страшное, скверное слово, которое великий человек если и произносит, то только в секунду величайшего отвращения...» От этого слова задремавший было Костыка пробуждается и благодарит создателя, что никто не слышал, как его обозвал великий человек. Затем он, мстительно усмехаясь, относит портрет великого сатирика в самый укромный уголок своей квартиры «навеки вечные, к общему смеху и поруганию».
Мысль о том, как опошлился и обнищал духом русский буржуазный интеллигент, не оставляет Куприна. Главное несчастье даже наиболее чутких буржуазных интеллигентов писатель видел в отсутствии высокой и ясной цели, без которой нет и не может быть плодотворной, содержательной, подлинно красивой жизни.
Из этих тяжелых раздумий писателя возник рассказ «Мелюзга» (1907) — рассказ недостаточно еще оцененный. Нам думается, что по своему художественному уровню он достоин занять место в одном ряду с рассказами «Река жизни», «Гамбринус», «Гранатовый браслет», «Листригоны», «Черная молния», «Анафема». А. М. Горькому рассказ «Мелюзга» очень понравился, и он ввел его в проспект «Серии русских писателей» библиотеки «Жизнь мира».
В рассказе «Мелюзга» изредка блеснут искры надежды, взволнует душу мимолетное предчувствие счастья. Но это лишь обманчивые мгновенья, и еще безотраднее становится картина жалкого существования двух интеллигентов, живущих в глухом, медвежьем углу. Это страшный рассказ, написанный в суровой реалистической манере; мы бы сказали, что он написан с бунинской беспощадностью.
И до Куприна многие русские писатели показывали отрыв интеллигенции от народа, показывали, как трудно понять интеллигенту мужика и мужику — интеллигента. Но Куприн сознательно очертил вокруг своих героев — учителя Астреина и фельдшера Смирнова — какой-то особенный, зловещий, поистине роковой круг одиночества. Герои и не пытаются вырваться из этого круга, не пытаются установить духовный контакт с окружающей массой. Механически выполняя свои обязанности, они изолировали себя от жизни, их одиночество — беспросветно.
«Установилась долгая, снежная зима. Давно уже нет проезда по деревенской улице. Намело сугробы выше окон, и даже через дорогу приходится иногда переходить на лыжах, а снег все идет и идет не переставая. Курша до весны похоронена в снегу. Никто в нее не заглянет до тех пор, пока после весенней распутицы не обсохнут дороги. По ночам в деревню заходят волки и таскают собак». Учитель и фельдшер «живут вдвоем, точно на необитаемом острове, затерявшемся среди снежного океана. Иногда учителю начинает казаться, что он, с тех пор как помнит себя, никуда не выезжал из Курши, что зима никогда не прекращалась и никогда не прекратится и что он только в забытой сказке или во сне слышал про другую жизнь, где есть цветы, тепло, свет, сердечные, вежливые люди, умные книги, женские нежные голоса и улыбки».
<1> М. Горький. Несобранные литературно-критические статьи. Гослитиздат, 1941, стр. 149.
|
