О творчестве Куприна » Волков А.А. Творчество А. И. Куприна
    » Глава 6. После октября

Перед Куприным сразу же и острее, чем перед большинством писателей-реалистов, покинувших родину, встал вопрос: о чем писать и как писать? Во имя каких идей бороться, на какие духовные ценности опираться? Чем крупнее был художник, чем глубже уходили корни его творчества в родную почву, тем труднее ему было на чужбине. Уйти в «надмирные» высоты, подобно эмигрировавшим декадентам, Куприн не мог. Слишком крепки были его связи с русской действительностью прошлых десятилетий, да и характер таланта не позволял замкнуться в «башне из слоновой кости».

Тема России остается главной в творчестве Куприна. Но как трансформируется эта тема в сознании писателя, скорбящего об утраченной родине! Пафос отрицания всего того, что уродовало жизнь в царской России, поднимал на большую высоту художественное творчество Куприна. Теперь же не было старой России. И вот через дымку скорби и тоски в произведениях Куприна встает старая Россия, «очищенная» от скверны, идеализированная.

Эпиграфом к произведениям Куприна-эмигранта можно было бы взять строки поэта, который также изведал мучительную тоску эмигрантского сиротства,— строки Саши Черного:

Разумеется, Куприн далек от сознательного искажения фактов, — просто утраченное становится особенно дорогим, об умершем близком вспоминают только хорошее, деликатно не касаясь того, что было в нем дурного. Дань минувшему всегда искренняя, но она нередко искажает облик этого минувшего. И Куприн искажал облик старой России полубессознательно.

К теме старой России Куприн приступил не сразу. Незадолго до отъезда из Гатчины в Гельсингфорс он пишет рассказ «Волшебный ковер», в котором воссоздается образ одного из пионеров воздухоплавания — Альберто Сантос Дюмона. Этот поэтический рассказ, прославляющий смелую мечту, и написанный значительно позднее, в эмиграции, рассказ «Потерянное сердце» завершают серию произведений писателя об авиации и свидетельствуют о его неистощимом интересе к ней, который особенно обострился во время пребывания в Гатчине, где Куприн посещал авиационную школу и сблизился с рядом летчиков-инструкторов.

Обосновавшись в Гельсингфорсе, он пишет рассказ «Лимонная корка», посвященный раннему периоду бокса, возникшего в Англии в конце XVIII века. В Финляндии Куприн издает сборник рассказов под общим заглавием «Звезда Соломона», в котором впервые публикуется рассказ «Царский писарь». С этого рассказа и начинается то «направление» элегического воспевания, идеализации старой России, которое останется теперь главенствующим в его творчестве.

Прожив несколько месяцев в Гельсингфорсе, Куприн почувствовал настоятельную потребность переменить место. Было невыносимо жить у границ России, находиться от нее так близко и — так далеко. Кроме того, Куприну казалось, что он обретет «кусочек» России, переселившись в Париж, где осела наиболее значительная часть русских эмигрантов и начинала организовываться эмигрантская литература.

Атмосфера, в которую окунулся Куприн в Париже, не только не оправдала его надежд, но и самым пагубным образом сказалась на его душевном состоянии и работе. Тон в парижской эмигрантской литературе задавали ее наиболее реакционные представители — Д. Мережковский и З. Гиппиус, хотя ее «официальным» вождем по его большому таланту признавался И. Бунин. Вряд ли можно говорить о некоем общем идейном направлении, объединявшем различных эмигрантских писателей; единой программы у них не было. Таких людей, как Мережковский и Гиппиус, объединяла ненависть к революции, к народу. Духовно опустошенные и бесплодные, они дошли до отрицания ценности всякого бытия, глумления над принципами морали.

Пальма первенства в духовном нигилизме и циничном саморазоблачении принадлежала, несомненно, Мережковскому, Гиппиус, А. Ремизову. Конечно, И. Бунина нельзя ставить рядом с другими писателями-эмигрантами. Он перестает быть художником, когда начинает писать о том, чего не знает и что ненавидит. Так возникают недостойные пера Бунина вещи, подобные «Красному генералу», «Товарищу Дозорному», и другие (к счастью, немногие). Но Бунин и за рубежом создает такие значительные произведения, как «Митина любовь», «Дело корнета Елагина», «Мордовскийсарафан», идругие. Но и большого художника Бунина роднит с Мережковским и Гиппиус тема смерти, обреченности, безысходности. Необычайно многообразны вариации этой темы: здесь и господство мертвого над живым, и радость успокоения в небытии, и образы маньяков разного рода, одолеваемых кошмарными видениями «потустороннего», впадающих в мистический бред, омертвляющих то живое, к чему прикоснутся их костлявые и холодные пальцы. Такого рода творчество было глубоко чуждо Куприну и в былые годы и в годы эмиграции. Поэтому он не мог, подобно Шмелеву и Юшкевичу, попытаться сменить реалистические одежды на символистские. Одаренный художник, человек с большим вкусом, разоблачавший некогда в рассказе «Корь» и других тупой национализм, он не мог уподобиться и Чирикову, изливавшему свою тоску по утраченной России в произведениях слубочной, псевдонародной окраской.

Несомненно, что, большой художник-реалист, Куприн, корни творчества которого уходили в народную жизнь России, оказался в самом трудном положении из всех писателей-эмигрантов. Это сознавал и он сам. «Есть, конечно,— отмечал Куприн,— писатели такие, что их хоть на Мадагаскар посылай на вечное поселение — они и там будут писать роман за романом. А мне все надо родное, всякое — хорошее, плохое,— только родное»^<1>.

Лагерь эмигрантов-отщепенцев начинает представляться Куприну в его истинном облике. Ему, вечному бессребренику, всегда находившемуся в долгах, все более претят толстосумы, владельцы огромных состояний. В памфлете «Холощеные души» он писал об эмигрантах: «Есть... эмигранты, бывшие владельцы огромных животов в прямом и переносном смысле. Купая свои застарелые родовые подагры и ожирелые холодные сердца в Спа, Висбадене и Контрессевиле, эти показные хапуги кощунственно и злорадно свидетельствуют: «Ага! Землю захватили? Пограбили? Пожгли? Вот вам преступление и наказание. Не сказано ли в евангелии: «Мнеотмщениеиазвоздам?»^<2>.

Тяжелые условия жизни в эмиграции заставляют Куприна повседневно заниматься газетной работой, изнуряющей его. Наблюдая нравы эмигрантской литературной среды, он заметил в одном из писем:

«А литературная закулисная кухня... Боже мой, что это за мерзость»^<3>.

Замкнутость в кругу антинародной эмигрантской интеллигенции пагубно сказалась на самочувствии и работе Куприна. По его собственному признанию, ему «пришлось вкусить сверх меры от всех мерзостей сплетен, грызни, притворства, подсиживания, подозрительности, мелкой мести, а главное — непроходимой глупости и скуки»^<4>.

Основное внимание Куприна-художника в эти годы обращено к прошлому родной страны, к лично пережитому, близкому и далекому. Он вновь оживляет в памяти факты, большей частью уже использованные ранее. Куприн пишет рассказы о цирке — «Дочь великого Барнума», «Ольга Сур», «Блондель», «Дурной каламбур», о животных — «Завирайка», «Ю-ю» и «Ральф». Он вспоминает о своем пребывании в Куршинском лесничестве у зятя С. Г. Ната, — это дает материал для рассказов «Ночь в лесу» и «Вальдшнепы». Он обращается к далекому прошлому России в рассказах «Однорукий комендант», «Тень Наполеона», «Царев гость из Наровчата», основой которых является исторический анекдот.

Он создает прелестные легенды-сказки: «Синяя звезда», «Четверо нищих».

Особенно остроумна и поэтична «Синяя звезда», напоминающая по основному мотиву знаменитую сказку Андерсена «Гадкий утенок». К этому же сказочно легендарному циклу Куприна относится легенда «Геро, Леандр и пастух». Однако здесь, как нам кажется, художественный вкус изменил мастеру. Превращать в карикатуру одну из прекрасных и поистине вечных легенд человечества — дело опасное и неблагодарное. Вообразите комическую интерпретацию «Ромео и Джульетты». Трагические и исполненные поэзии образы любящих — девушки Геро и юноши Леандра — слишком дороги читателю, чтобы он согласился, хотя бы на миг, видеть в них комические фигуры. Такой рассказ кажется принадлежащим не автору «Олеси», а скорее Аркадию Аверченко, который при всем его остроумии довольно легко впадал в пошлость.

Иногда Куприн развивает в самостоятельный рассказ эпизод, взятый из более раннего произведения; таков, например, рассказ «Удод» (его сюжетная основа взята из повести «Звезда Соломона»).

Произведения о России, написанные Куприным в эмиграции, художественно значительно слабее его дореволюционных произведений. Куприн недаром говорил, что ему необходимо общение с простым народом. В новых произведениях писателя русского народа по существу нет. Мелькнет кое-где, на заднем плане, образ ямщика в романе «Юнкера», но очерчен он лишь внешне (хотя и живописно). Куприн знает, что меняется жизнь, меняются люди, живущие на земле, которую он покинул. Однако в первые годы эмиграции он не только не видит, что это за перемены, но и раздражен, взволнован тем, что исчезает старое, привычное, любимое. В рассказе «Вальдшнепы» в авторском отступлении говорится: «Да вот пришла эта война проклятущая, а потом эти колхозы и другая неразбериха. И где они все: и лесник Егор, и Ильяша с Устюшей, и объездчик Веревкин, и все грамотные лесничие, и охота русская, и хозяйство русское, и прежние наши охотничьи собаки. Все как помелом смело. Ничего не осталось. А почему? Кто это объяснит?»