О творчестве Куприна » Волков А.А. Творчество А. И. Куприна
    » Глава 6. После октября

Сначала его другом становится полудикий кот, черный, худой и наглый, который зимой пробрался к нему с крыши через открытое окно. С мыслью о своем одиночестве, подобном одиночеству Робинзона, профессор назвал кота Пятницей. История отношении человека и кота — кота, навещающего человека в его жалкой, похожей на большой гроб, комнате, — очень грустная история человеческого одиночества. Навеяна эта история описанными в литературе случаями дружбы узника и птицы, прилетающей к решетке окна, или узника и мыши, пробравшейся в камеру.

Но вот в жизнь одинокого профессора входит трогательная дружба с маленькой девочкой Жанетой. Старик приходит к выводу: «О, чего же стоят все утехи, радости и наслаждения мира в сравнении с этим самым простым, самым чистым, божественным ощущением детского доверия». «Господи! ведь я никогда не испытал и не перечувствовал и даже не надеялся когда-нибудь почувствовать тихой бескорыстной радости, которою так мудро и так щедро одаряет судьба дедушек и бабушек, когда все земные, пряные радости отлетают от них. Ах! я не был дедушкой, неуспел...»

Куприн написал ряд психологически тонких и прелестных рассказов о детях. В романе «Жанета» он вновь проявляет себя большим художником в повествовании о нежной привязанности профессора Симонова к маленькой парижанке. Конечно, эта привязанность углубляет тему одиночества и вместе с тем как бы «высветляет» ее, придает всему роману какой-то оттенок светлой грусти, лирического примирения с тяжелой судьбой. В любви к своеобразному и прелестному ребенку, привязавшемуся к старику, сосредоточиваются все нерастраченные душевные силы Симонова, его способность и потребность соприкоснуться с людьми не только внешне, в порядке житейского ритуала вежливости. Так обнаруживается разногласие между мыслями профессора Симонова о человечестве и его чувствами, врожденной потребностью быть ближе к людям. В этих разногласиях выражены, конечно, те противоположные чувства и мысли, которые сталкивались внутри самого писателя под тяжелым давлением жизни на чужбине. . .

История нежной любви старого ученого к ребенку, любви, скрасившей одиночество больной души, а также выявившей всю глубину этого одиночества, кончается крахом, как и вся жизнь профессора. Девочку родители увозят из Парижа, и вновь Симонову остается ждать кратких визитов черного кота Пятницы, голодного и злого бродяги, приходящего отогреться и получить свою порцию мяса.

Роман «Жанета» — самое печальное, самое тоскливое произведение Куприна, старого, больного, захиревшего вдали от горячо любимой родины. В воспоминаниях И. Бунина о его последней встрече с Куприным есть строки, которые нельзя читать без горькой боли в душе. «Он (Куприн — А. В.) шел мелкими, жалкими шажками, плелся такой худенький, слабенький, что, казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой трогательной нежностью, с такой грустной кротостью, что у меня слезы навернулись на глаза»^<1>.

Отрыв от родной страны все более тяготил писателя. «И как хочется,— писалон И. Е. Репину,— настоящего снега, русского снега — плотного, розоватого, голубоватого, который по ночам фосфоресцирует, пахнет мощно озоном... А в лесу! Синие тени от деревьев и следы, следы...»^<2>

Желание вернуться на родину, никогда не оставлявшее Куприна, становится властным, всеобъемлющим. Оно заставляет Куприна пристально присматриваться к тому, что происходит на далекой родине. Он постепенно отказывается от сложившихся у него предубеждений, и тоска по утраченной родной земле терзает его тем больше, чем слабее становится он, чем меньше, кажется ему, надежды увидеть дорогие места. «Живешь в прекрасной стране,— пишет он,— среди умных и добрых людей, среди памятников величайшей культуры, но все точно понарошку, точно развертывается фильма кинематографа. И вся молчаливая, тупая скорбь о том, что уже не плачешь во сне и не видишь в мечте ни Знаменской площади, ни Арбата, ни Поварской, ни Москвы, ни России»^<3>.

Списавшись с академиком И. Я. Билибиным, Куприн через его посредство обратился к Советскому правительству с просьбой разрешить ему вернуться на родину. Это разрешение было ему дано, и вот настали последние дни пребывания в Париже. Дочь писателя, К. А. Куприна, рассказывала парижскому корреспонденту нью-йоркской газеты «Новое русское слово» следующее: «Отец очень нервничал в последние дни и волновался... Отъезд мы держали в строгом секрете, и никто из писателей об этом не знал... В самую последнюю минуту, перед отъездом, отец сказал мне: „Осуществляется мечта моя... Я готов был пойти в Москву пешком, лишь бы туда вернуться“»^<4>.

Мечта Куприна о возвращении на родину свершилась. С большим почетом был встречен 31 мая 1937 года советской общественностью большой русский писатель Александр Иванович Куприн. В беседе с корреспондентом «Литературной газеты» он сказал: «Я бесконечно счастлив, что Советское правительство дало мне возможность вновь очутиться на родной стороне, в новой для меня советской Москве. Я — в Москве! Не могу прийти в себя от радости. Последние годы я настолько остро ощущал и сознавал свою тяжелую вину перед русским народом, строящим новую счастливую жизнь, что самая мысль о возможности возвращения в Советскую Россию казалась мне несбыточной мечтой... И здесь, в Москве, я хочу сказать советскому читателю, новому замечательному поколению советского народа искренне и убежденно: постараюсь найти в себе физические и творческие силы для того, чтобы в ближайшее же время уничтожить ту мрачную бездну, которая до сих пор отделяла меня от Советской страны»^<5>. Однако писателю несуждено было осуществить благородные творческие замыслы. Болезнь уже давно подтачивала писателя, но ему казалось, что возвращение на родину омолодит его, даст ему силы для той новой жизни, которую он захотел сделать своей после долгих лет скитаний. Для выполнения этих творческих планов требовалось время, ибо сам писатель хорошо сознавал, что в России все так преобразилось, что надо немало наблюдать и изучать, прежде чем приступить к художественным обобщениям. И вот, поселившись в Голицыне, Куприн встречается с отдельными людьми и целыми делегациями, приезжающими выразить дань уважения большому русскому художнику. Когда позволяет состояние здоровья, он навещает Москву, гуляет по любимым московским улицам. Его узнают, раскланиваются с ним, бросают ему короткие слова приветствия, подходят к нему для беседы.

Новые люди, «открытые» Куприным, радуют его особенно близкими ему чертами характера: бодростью духа, оптимизмом. Он отмечает любовь советских людей к родной литературе, их тягу к знанию, их веру в прекрасное будущее своей страны. Но это бодрое внимание к новой России, вырабатываемые планы, надежды на улучшение здоровья были лишь вспышками энергии в очень больном теле. Долгие годы скитаний на чужбине и неумолимая болезнь расшатали былое богатырское здоровье Куприна и преждевременно состарили его. Вот как описывает встречу с ним писатель Н. Д. Телешов: «Уехал он если и не очень молодым, то очень крепким и сильным физически, почти атлетом, а вернулся изможденным, потерявшим память, бессильным и безвольным инвалидом. Я был у него в гостинице «Метрополь», дня через три после его приезда. Это был уже не Куприн — человек яркого таланта, каковым мы привыкли его считать, — это было что-то мало похожее на прежнего Куприна, слабое, печальное, и, видимо, умирающее... Чувствовалось, что в душе у него великий разлад с самим собой. Хочется ему откликнуться начто-то, и нет на это сил»^<6>.

У Куприна и в самом деле не оказалось сил для осуществления своих творческих планов. Небольшие публикации: «Отрывки воспоминаний», «Москва родная» — сгусток первых впечатлений о ненадолго обретенной родине — вот все, что было написано Куприным после возвращения.

В ночь на 25 августа 1938 года Александра Ивановича Куприна нестало.