О творчестве Куприна » Кулешов Ф.И. Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907
    » Глава II. Неосуществленное — «Яма»

Неоднократные попытки представить проституцию как великое социальное зло предпринимались писателями, пришедшими в литературу на исходе девятнадцатого столетия. Стоит упомянуть повести «Именинница» и «Марька из Ям» Е. Чирикова и «Травля» Н. Тимковского. То, что в них слышалось чуткому уху демократического читателя, позднее было усилено в толстовском романе «Воскресение», опубликованном в 1899 году и содержавшем гневное, безжалостное обличение всего собственнического мира, порождающего проституцию, поругание женской любви, унижение женщины, распад семьи, ложь, лицемерие, циничный торг чувствами.

Целая вереница образов проституток дана Горьким в его рассказах девяностых годов: «Однажды осенью», «Горемыка Павел», «Женщина с голубыми глазами», «Пробуждение», «Мальва», «Коновалов», «Васька Красный», а также в повести «Трое» и драме «На дне». Горького, художника новой эпохи, интересовало не столько инстинктивное свободолюбие отверженных женщин, сколько социальные причины, порождающие проституцию, ставившие женщину в положение рабыни в семье и обществе. Его героини, нередко бесстыдные и порочные, бросают вызов законам и морали, которые оберегались в мире собственности, неравенства и угнетения. Горький, восстав против философии смирения и покорности судьбе, которую любил проповедовать Достоевский, отверг вместе с тем и расслабленно-сентиментальное, слегка идеализированное изображение проститутки в художественной литературе прошлого и настоящего.

Тут, как и во всех других случаях, говорил Горький, нужна безжалостная, неприкрашенная правда, только правда. Он хотел, чтобы книги об уличной женщине, правдиво и с гневом рассказывая о неравноправии людей, в конечном счете были призывом к борьбе за освобождение человека. Об этом Горький писал, например, в послесловии к автобиографическому рассказу бывшей проститутки Клавдии Грос, который был опубликован в 1899 году.

Таким образом, демократические русские писатели-реалисты — каждый посвоему — дали почувствовать жуткую в своей обыденности трагедию женщины, вынужденной продавать себя, чтобы не умереть с голоду, сделали попытку выявить социальную обусловленность проституции, возбудить в людях сострадание к «падшим созданиям», пробудить сознание своей вины перед ними.

Иным было художественное осмысление проблемы проституции в творчестве писателей-модернистов рубежа XIX—XX века. Если демократическая и революционная литература, говоря о проституции, преследовала цель «поведать людям о неустройстве жизни и о страданиях человеческих»^<1> и необходимости для всех людей — в том числе и женщин — свободы, равенства и уважения к человеку, то литераторы буржуазно-охранительного лагеря, так много писавшие в годы реакции на эту тему, обычно делали проститутку объектом своих сексуально-грязных сцен и картин, часто низводя свой рассказ о ней до откровенной порнографии. Литературно-общественная позиция Куприна как автора «Ямы» была в этих вопросах позицией убежденного гуманиста и демократа.

5

Вопросы проституции интересовали Куприна давно. Он касался их еще в рассказе «Наташка» (1897). Небезынтересно, что как раз во время работы над второй частью «Ямы» — весною 1910 года — писатель вернулся к сюжету только что упомянутого рассказа, переделал его до неузнаваемости и повторно напечатал под измененным заглавием «По-семейному». Этот рассказ о деревенской девушке, ставшей проституткой, вызвал тогда одобрительную оценку Толстого^<2>. Написанный в 1905 году рассказ «Штабс-капитан Рыбников» содержал сцены в публичном доме, но эти эпизоды и картины имели там чисто «служебное» значение и впоследствии они были широко развернуты в повести «Яма».

Одна из героинь «Ямы» — проститутка Манька Маленькая — высказала искреннее желание проституток: «Хоть бы кто-нибудь написал по правде, как живем мы здесь, б... разнесчастные...» (VI, 212). Написанием такой книги и занялся Куприн. Цель, которую ставил перед собою писатель, создавая повесть «Яма», он определил так: «...я только пытался правильно осветить жизнь проституток и показать людям, что нельзя к ним относиться так, как относились до сих пор. И они люди...»^<3> Чтобы освещение было правильным, предельно правдивым, писатель внимательно изучил все доступные ему материалы по «истории вопроса» и, главное, пристально и долго наблюдал нравы и быт публичных домов на юге России и в столице, стремясь «вникнуть с головой в эту жизнь и подсмотреть ее близко-близко, без предубеждения, без громких фраз, без овечьей жалости, во всей ее чудовищной простоте и будничной деловитости» (VI, 210). Мало того. Тут недостаточно было самых внимательных и точных «наблюдений, сделанных с записной книжечкой и карандашиком»,— надо было «самому вжиться в эту жизнь, не мудрствуя лукаво, без всяких задних писательских мыслей» (VI, 212). В какой степени полно писатель художественно осуществил в «Яме» свою задачу?

В центре повести — четырнадцать совсем еще молодых женщин, выброшенных обществом, отвергнутых семьей и в разное время очутившихся в публичном доме. О прошлом каждой из них известно очень мало. Куприн не дает развернутого «жизнеописания» проститутки, почти не касается ее биографии. Он берет лишь три месяца из сумбурной и унизительной жизни своих героинь, чтобы сказать, что их положение ужасно, и ужас этот состоит в том, что к нему уже все привыкли. Нравы и обычаи, давно узаконенные в домах терпимости, быт и образ жизни полутора десятка проституток в недорогом, двухрублевом публичном «заведении» некоей Анны Марковны — все это выставлено наружу во всей их «чудовищной простоте и будничной деловитости», подавляет своей до оскорбительности грубой, обнаженной правдой.

Поздний подъем «девиц» после угарной и грязной ночи, их ленивое шлянье по комнатам, пересуды и глупые разговоры, пред обеденное томление от «сладкой скуки», привычные гигиенические процедуры, дешевая косметика и одеванье перед приходом «гостей» и началом «работы», крикливый, шумный и угарный вечер, с вином и табаком, прием «клиента», и опять нечистая ночь и позднее вставанье с грязной постели... Так день за днем. Регламентированы «рабочие» часы, установлена такса за «любовь», определены обязанности «девиц» и права хозяйки. Женщины безропотно продают себя охочим мужчинам, а заработанная двухрублевка, в торопях спрятанная в чулок, передается затем «экономочке», а через нее — хозяйке. Совершаются обычные торговые сделки, происходят будничные деловые денежные расчеты.

Проститутки тут — нечто вроде живого товара, за которым ежедневно приходят, точно в лавку или ресторан, похотливые «потребители»: дряхлые старцы и мальчики, отцы семейств и холостяки, здоровые и больные, уроды и красавцы, воры и каторжники, купцы и помещики, офицеры и педагоги, адвокаты, актеры, чиновники, приказчики, парикмахеры, студенты. У многих посетителей нет в повести ни лица, ни имени: они только фигурируют в длиннейшем списке тех, кто спокойно и деловито покупает на время проститутку, не спрашивая ее разрешения. Портреты некоторых других, например постоянного завсегдатая публичного дома Ваньки-Встаньки, драматического актера Эгмонта-Лаврецкого, с его кривляньем и лживыми речами, добровольного палача Дятченко, блудливого и мелочно-скупого педагога-немца, студента Собашникова, нарисованы живыми красками, зримо, ясно.

В доме под красным фонарем господствуют те же отношения неравенства, тот же произвол и то же порабощение и унижение одним человеком многих, что и там, за стенами заведения Анны Марковны, с той лишь разницей, что здесь все это цинично оголено, и ежечасным сделалось поругание всего человеческого в человеке. Экономка бьет провинившуюся проститутку жестоко, холодно и расчетливо; роль усмирителя «бунта», ежели таковой случается, взял на себя швейцар Симеон — здоровенный вышибала и очень набожный субъект, тайно мечтающий о спасении своей души в монастыре. Никому в доме не дает спуску хозяйка, Анна Марковна,— на вид милая старушка с блекло-голубыми, девичьими глазами, нежная мать, выколачивающая из «девиц» рубли для своей любимой дочери Берточки. А над всем домом высится еще одно грозное лицо — околоточный Кербеш, врывающийся сюда для того, чтобы сорвать с хозяйки взятку и уж кстати посетовать на «повсеместный разврат», который сеют, конечно, революционеры, за что их и должно расстреливать.

В этой атмосфере губят свою жизнь жертвы проституции: спокойная, уравновешенная Тамара, довольно образованная, владеющая французским языком; дерзкая и вспыльчивая и в то же время самая кроткая и тихая девушка Манька-Скандалистка; злая и гордая красавица Женя, из ненависти и презрения к мужчинам заражающая их венерической болезнью; наивная, простая и добрая Люба; маленькая, гнусавая деревенская девушка Нина, совсем недавно проданная каким-то коммивояжером в публичный дом; прыткая Нюра; болезненно-сладострастная, странная и несчастная Паша; ленивая и холодная Катька; гомельская еврейка Сонька Руль, длинноносая и рослая, с некрасивым темным лицом и прекрасными большими глазами. Куприн не делает попытки как-то «приподнять» своих героинь, окружить их ореолом мученичества или святости. Он старается беспристрастно-правдиво изобразить их внутренний мир, как он изобразил и их быт. Проститутки нередко ведут себя в повести цинично, поступают бесстыдно, говорят грубо и грязно; интеллект у большинства из них не развит, словарь убог, их наряды наивно-безвкусны.

Через все эпизоды и картины в «Яме» настойчиво и последовательно проведена мысль о том, что торгующие собою женщины менее всего виноваты в том, что стали тем, кем они сейчас являются. Только одна из них, Паша, поступила в публичный дом добровольно, все же остальные попали сюда либо по крайней нужде, либо были завлечены обманом и проданы. (Как торговец женщинами Горизонт продал «свою» Сарочку и десяток других своих «невест»).

Так кто же повинен в их человеческой трагедии? Что породило и порождает проституцию? Когда и как будет покончено с этим страшным злом? Когда Куприна спросили, как он относится к «теории» о так называемой «врожденности проституции», он ответил очень определенно: «Какая же тут врожденность, когда мы знаем, что девяносто процентов проституток выходит из горничных? А у скольких дочери идут в проститутки из бедности?...»^<4>

Очевидно, что Куприн хорошо понимал социальную обусловленность проституции: бедность, материальная необеспеченность и бесправие женщины в обществе — вот где источник всех зол. Так он говорил в интервью. К такому решению вопроса он очень близко подошел и в повести: социальное и экономическое неравенство порождает нищету большинства, а нищета и бесправие толкают женщину на проституцию — вот смысл рассуждений в «Яме» репортера Платонова («Пока будет собственность, будет и нищета».— VI, 235). Но в противоречие с этой мыслью и с тем, что говорил Куприн в интервью, Платонов — двойник Куприна —высказывает и другую: в самом человеке, якобы, заложены «петушиные любовные инстинкты», и ему недостаточно одной жены — ему нужна еще и проститутка. И этот неожиданный поворот мысли вносит путаницу в художественное освещение вопроса о первопричинах, порождающих проституцию.

Естественно, что Куприн не мог ответить читателю на тревожный вопрос: когда исчезнет проституция и можно ли ее когда-нибудь уничтожить? В процитированном выше интервью Куприн сказал: «...около этого вопроса люди кружатся, кружатся, и ничего не выходит», а о себе заявил: «А рецепт? Но рецепта я не знаю!»^<5> Рецепт от проституции он не предлагает в «Яме»: он не знал его ни тогда, когда работал над повестью, ни после ее написания. В уста Платонова он вложил фразу: «Зло это не неизбежное, а непреоборимое». Значит, проституция могла возникнуть — и могло ее не быть, но уж коли она есть, радикальных средств против нее никто пока не знает. «Когда она прекратится,— вслух рассуждает Платонов,— никто тебе не скажет». Он лишь предположительно говорит, что она, возможно, исчезнет в далеком будущем, когда «осуществятся прекрасные мечты социалистов» и когда «земля будет общей и ничьей», а «любовь будет абсолютно свободна» (VI, 233).

Нечеткость и очевидная противоречивость авторской позиции в эстетическом осмыслении и решении одной из важных и насущных социальных проблем современности, конечно, снижали художественные достоинства «Ямы». Повесть не свободна от ряда других недостатков. Наиболее значительные из них — натуралистичность отдельных описаний быта и жизни публичного дома и не упорядоченность композиции: повесть расползлась вширь, и в ней оказалось не мало лишнего.

«Яма» была в свое время предметом острых критических споров и объектом нападок на ее автора. Сам Куприн очень сурово высказался о «Яме» в письме от 20 февраля 1918 года: «Повесть вышла бледна, скомкана, беспорядочна, холодна и была, по всей справедливости, обругана критикой... Так и над оей!»^<6>

Повесть Куприна и по сей день возбуждает желание спорить с некоторыми
высказываниями писателя. Однако при всех своих недостатках она читается и
поныне с интересом и увлечением. Заслуживает упоминания тот факт, что «Яму»
высоко ценил такой взыскательный художник слова, как Ромен Роллан,
отметивший глубокую человечность таланта Куприна и его «редкое и характерное
дарование делать живыми „людей коллектива“». В середине тридцатых годов
Роллан писал Куприну:
«Читая некоторые страницы «Ямы» <...>, я распространяю их на всю Европу — эту громадную яму на кануне катастрофы»^<7>.