О творчестве Куприна » Кулешов Ф.И. Творческий путь А. И. Куприна. 1883—1907
    » Глава III. К новому подъему

Известно, что в живой действительности вовсе не столь скорбно завершилась история любви телеграфного чиновника к женщине-аристократке: реальный прототип Желткова дал слово больше не преследовать ее и остался жить.

Любовно-психологическому сюжету Куприн придал трагический исход. Так ярче выявились могущество и красота любви к женщине, обрели большую остроту душевные переживания влюбленного, полнее раскрылись человеческие характеры, а заключительные страницы «Гранатового браслета» окрасились в тона глубокой, но не безнадежной печали. То чувство «тихой, прекрасной грусти», которое завладело героиней рассказа, оттеняется и усиливается мелодией бетховенской «Аппассионаты», мощно звучащей в финале «Гранатового браслета» и составляющей его элегический лейтмотив. В звуках этой нечеловеческой музыки словно ожили чувства умершего Желткова, изливалась боль, сожаление и запоздалое раскаяние княгини Веры, вдруг неожиданно понявшей после его смерти, что мимо нее прошла большая любовь, о какой только и может мечтать женщина. «Язык» любви автором был переложен на «язык» музыки, музыка и любовь слились в нечто единое, нерасторжимое, мощно потрясающее душу.

Весь рассказ пронизан мелодией любви, настроением высокой, трепетной взволнованности чувств, той красоты и целомудренности, которые рождаются в сердце только чистой любовью к женщине. Куприн сам признавался в письме к Ф. Батюшкову от 3 декабря 1910 года, что он не писал «ничего более целомудренного».

Содержание рассказа, несомненно, шире любовного конфликта, оно выведено за границы интимных переживаний. Выразительной, меткой является характеристика светского общества, его представителей, их праздного быта, нравов и сословных предрассудков. По ходу развития сюжета возникают картины жизни бедноты на окраине большого города, а воспоминания генерала Аносова дают некоторое представление о походной военной жизни в далеком прошлом. Интересен и сам образ этого русского генерала, любящего солдат и любимого ими, справедливо требовательного и человечного. Аносов чем-то напоминает генерала в «Поединке» и предвосхищает образ умного генерала Л. в «Последних рыцарях».

Глубокая человечность чувств, испытываемых героями рассказа, тонкий психологизм в раскрытии характеров, теплота и искренний тон повествования, правда быта и жизненных обстоятельств, тонкий лиризм пейзажей, непринужденность, естественность авторского голоса — все в «Гранатовом браслете» подкупает и волнует, как волнует каждое истинно художественное произведение.

Рассказ сразу был замечен читателями, выделен критикой среди потока модернистской беллетристики и оценен очень высоко. «А какая превосходная вещь „Гранатовый браслет“ Куприна и „Дерябин“ Ценского <...>! Чудесно! И я — рад, я — с праздником! Начинается хорошая литература!» — восторженно отозвался Горький в письме к Е. Малиновской в марте 1911 года^<1>.

Появление весной 1911 года купринского «Гранатового браслета» и одновременно повести С. Н. Сергеева-Ценского «Пристав Дерябин» было воспринято современниками как несомненное свидетельство оздоровления, художественного роста и гуманистического обогащения современной реалистической русской литературы.

2

Заметно оживившееся с конца 1911 года революционное движение положительно сказалось на идейном содержании русской литературы в целом и на творчестве очень многих писателей-реалистов, в том числе и Куприна. В предвоенные годы его все больше начинают привлекать героические сюжеты, интересовать люди смелые, волевые, сильные духом. К ним он обратился в ряде своих произведений различных жанров.

Сначала — о пьесах. Еще в сезон 1907/1908 года, когда в столичных и провинциальных театрах не без успеха шла пьеса «На покое», являвшаяся переделкой Куприным (в соавторстве с А. Свирским) его собственного одноименного рассказа, Куприн принялся за написание пьесы, которая должна была называться «Я». Как сообщали тогда газеты, написано было два акта. Они чем-то не понравились автору, и, перечитав их, он порвал рукопись. В августе 1908 года Куприн объяснил репортеру: «Мои попытки создать пьесу не удавались мне главным образом потому, что герои ее в большинстве говорили моим языком, одинаково, похоже один на другого. Вот почему я и говорю, что не владею диалогом. Каждый герой пьесы должен по-своему думать и по-своему выражать свои мысли. К этому я и буду стремиться, приступая к драматическому произведению»^<2>. О каком драматургическом произведении говорил Куприн, трудно сказать утвердительно: возможно, что он заново вернулся к сюжету пьесы «Я». Основную идею пьесы он определил словами: «Торжество отрицания во имя радостей жизни». Куприн настойчиво подчеркнул: «Обязательно напишу пьесу, трудности этой задачи меня особенно прельщают»^<3>. Пьеса эта, однако, осталась неизвестной.

Какое-то время спустя Куприн взялся еще за одну пьесу. Когда в феврале 1910 года газетный репортер спросилего, не думает ли он написать для театра, Куприн ответил: «Не только думаю, но пишу...»^<4> Что именно писал Куприн? Как он пояснил в интервью другому репортеру, начальные сцены пьесы напоминали шекспировскую комедию «Укрощение строптивой» и одновременно пьесу «Шлюк и Яу» Герхарта Гауптмана: герцог или король, встретив во время охоты пьяного человека, распорядился перенести его спящим во дворец, а когда тот проснулся, его стали шутя уверять, будто он — король. Дальнейшее действие у Куприна получало резкий поворот: проспавшийся пьяница оказывается неглупым и незаурядным человеком. В королевстве он все перевернул: «Дочь короля в него влюблена, народ его приветствует, так как в его лице явился добродушный человек, который шутя решает вопросы политики, борьбы, права и т. д.»^<5>

Более подробно Куприн изложил сюжет и содержание этой пьесы в беседе с критиком А. Измайловым в сентябре 1912 года. Он заявил, что вся пьеса «выношена и продумана», только нет у нее названия. Герой пьесы — не пьяница, не ничтожество (как это было у Шекспира и Гауптмана), а сильная натура, человек героического характера, энергичный, талантливый, умный, бесстрашный моряк, капитан корабля, любящий в жизни борьбу, приключения, подвиги, преодоление препятствий. Своими достоинствами этот человек превосходит горделивого герцога и спесивых аристократов. Став во главе небольшого герцогства, он использует свою власть на благо народа, распоряжаясь, как «настоящий плебей, все действия которого в высшей степени логичны, мудры, гениальны с точки зрения демократических понятий». Пьеса оборачивалась сатирой на королей и на власть, заключала горячую защиту идей народовластия и демократизма. «Вся пьеса Куприна,— пояснял А. Измайлов,— написана в таких фантастических тонах, сквозь которые, однако, явно чувствуется глубоко реальная идея. Это — замысел глубокого, заядлого демократа в душе, и когда Куприн, разгораясь, говорит <...> о всесокрушающей силе плебейского ума и плебейских рук,— вы чувствуете, что в пьесе, вероятно, будет немало мест, по которым разгуляется цензорский карандаш»^<6>.

Интенсивная работа над этой пьесой, в замысле, большой по объему, одновременно героической и сатирической, велась Куприным осенью 1912 года, вскоре по возвращении писателя из заграничного путешествия. Пьеса была, однако, тогда не дописана. Произошло это не столько потому, что приходилось с беспокойством думать о цензорском карандаше, сколько из-за трудности овладения драматургической формой. В минуту откровенности он сам сказал о своих пьесах: «Признаться, мне просто не удается этот род творчества»^<7>. Пьеса вскользь упоминалась Куприным и в его более поздних интервью. Однако интерес к ней постепенно ослаб, вероятно, по той причине, что Куприн использовал часть ее материала в рассказе «Капитан». В этом рассказе, написанном уже позднее — в начале 1914 года, действует, как и в пьесе, морской капитан, человек несокрушимой энергии, хладнокровный, находчивый, отважный, до жестокости властный, но и очень великодушный, незлопамятный и добрый, человек «необычайной красоты»,— как говорит о нем рассказчик.

Мужественный, волевой человек пленял Куприна и в научно-фантастической повести «Жидкое солнце», которую он писал с осени 1911 года и завершил в конце 1912 года. Для нас ясна ложность отдельных суждений героев о далеком будущем, можно говорить также о недостаточной психологической мотивированности развязки повести, но нельзя не видеть того, что в «Жидком солнце» любовно выписаны люди большой энергии, натуры непреклонные, целеустремленные и смелые, прекрасные в своем чистом бескорыстии. Таковы лорд Чальсбери и его помощник Генри Диббль, вызывающие восхищенную любовь к человеку, веру в него, чувство гордости за человека и его великие, героические дела, восторг и преклонение перед мощью человеческого разума. Их высокие достоинства раскрываются в остром, драматичном, увлекательном сюжете повести, в резких столкновениях ярких характеров.

В одно время с этой повестью был закончен рассказ «Черная молния», начатый в августе 1912 года. Куприн наделяет героя «Черной молнии» лесничего Турченко качествами, которые роднят его с подвижниками-учеными из предыдущей повести: он тоже «фанатик дела и бессребреник» (V, 369). Турченко, пожалуй, более цельный характер, ибо он не знает разочарования в нужности для народа и для всей страны «ответственной и глубоко важной работы, которую самоотверженно несет на своих плечах целые двадцать лет». Турченко одержим одной идеей — обратить богатства природы в пользу живущим на земле. Горячо и радостно, с веселым упорством он трудится над тем, чтобы не только сохранить лес, являющийся национальным достоянием, но и умножить лесные угодья, вдвое поднять урожайность хлебов и улучшить благосостояние народа. Турченко укрепляет кустарником речные берега, сажает хвойные деревья на песчаных пустырях, в оврагах, горячо и просто говорит крестьянам о значении в сельском хозяйстве больших лесных площадей, через учителей школы старается привить детям любовь к «зеленому другу», устраивает праздники лесонасаждения. Берегите лес, осушайте болота — упрямо твердит этот беспокойный, неиссякаемой энергии человек.

Куприн создал в «Черной молнии» образ положительного героя — носителя передовых, демократических идеалов и борца за эти идеалы. Герой поставлен писателем в жизненные обстоятельства, вынуждающие его вступить в единоборство с людьми, лишенными каких бы то нибыло идеалов.