Глава XXVII
Саша Черный
Когда я думаю о Саше Черном, он встает у меня перед глазами таким, каким я его видела очень часто в последние годы в Париже. Легкие белые пушистые волосы, каких я ни у кого не встречала и даже не могу найти сравнение, на что они были похожи. Голос тихий и очень молодой. Большие черные выразительные «чаплинские» глаза. Когда он смотрел на детей или на цветок, его лицо становилось необычайно светлым, подобно лицу ребенка, на которое падали отсветы ярко разукрашенной новогодней елки. Очень скромный и неприхотливый в быту, тихий и молчаливый на людях, он все видел и замечал в преломлении своего своеобразного и беспощадного юмора.
Саша Черный был на десять лет моложе Куприна. Он часто приезжал к нам в гости в Гатчину. Я тогда была еще совсем маленькой и не любила чужих. Саша Черный подарил мне свою книжку с надписью: «Мрачной девочке Ксении».
Гатчинскую гостеприимную и шумную жизнь он описал в стихотворении «Пасха в Гатчине». Привожу отрывок из него:
Из мглы всплывает ярко
Далекая весна:
Тишь Гатчинского парка
И домик Куприна.
Пасхальная неделя,
Беспечных дней кольцо,
Зеленый пух апреля,
Скрипучее крыльцо…
Нас встретил дом уютом
Веселых голосов
И пушечным салютом
Двух сенбернарских псов.
Хозяин в тюбетейке,
Приземистый, как дуб,
Подводит нас к индейке,
Склонившей набок чуб…
Он сам похож на гостя
В своем жилье простом…
………………………………………
Саша Черный в 1919 году очутился в Ковно в Литве, а потом эмигрировал в Берлин. Там он принял деятельное участие в журнале «Жар-Птица», организованном наподобие петроградской «Жар-Птицы», в которой он сотрудничал.
Мой отец всегда любил и ценил Сашу Черного. Вот его рецензия на книжку Саши Черного для детей в стихах «Детский Остров», вышедшую в Берлине в 1920 году:
«Раскрываешь наугад любую страницу и очаровываешься прелестью красок и теплотою содержания. И чувствуешь, что все у него живые, и дети, и зверюшки, и цветы. И что все они — родные. Тонкими, точными, забавными и милыми чертами обрисованы: и кот, и барбос, и таракан, и попка, и мартышка, и слои, и индюк, и даже крокодил, и все прочее.
И всех их видишь в таком наивном и ярком освещении, как видел летним свежим утром в раннем детстве бронзового чудесного жука или каплю росы в зубчатом водоеме гусиной травы. Помните?»
Теплый юмор, любовь к детям и природе сроднили Сашу Черного с Куприным и связали крепкими узами дружбы на долгие годы.
Когда отец получил письмо от Саши Черного из Берлина, он очень обрадовался. С тех пор их связь не обрывалась. К сожалению, ответов Куприна мне не удалось разыскать. Мне кажется, что письма Саши Черного к Куприну особенно интересны потому, что ярко рисуют жизнь в Берлине в тяжелые годы эмиграции. Привожу их здесь.
«Дорогой Александр Иванович!
От А-ра Митр. Федорова узнал Ваш новый адрес. Он пишет, что у Вас есть его рассказ „Сила земли“, который просит переслать мне для журнала „Жар-Птица“.
„Птица“ эта наконец выйдет между 1 и 3 августа. Я Вам писал, давно уже, — просил дать несколько страниц в этот журнал. Ответа от Вас не получил. Прошу опять о том же. Помимо того, осенью в Берлине затевается литературный альманах „Грани“, может быть, и для этой затеи у Вас найдется что-нибудь? Деньги Вам сейчас же по получении рукописей будут высланы (размер гонорара по Вашему указанию).
Жить все невыносимей, только в работу прячешься, да и та скрипит: до словесности ли сейчас…
Так бы хотел Вас повидать, иногда кажется, что и прошлого не было… Да никуда не выбраться: на крупу хватает, а о разъездах мечтать не приходится. С „Жар-Птицей“ к Вам пристаю не потому, что я „завед. литературной частью“, а потому, что хочется Ваше живое слово услышать. О далеком ли, о том, что после нас будет, о том, чего никогда не было, — все равно…
Если знаете, сообщите адрес Ив. Ал. Бунина — говорили, что он переехал. Месяц провел у моря, послезавтра возвращаюсь в Берлин. Не надо ли Вам в Берлине чего-либо по Вашим литературным делам? Напишите: я здесь всех крокодилов знаю.
Сердечно кланяюсь Вашей жене и Вам. Жена кланяется вам обоим.
Преданный Вам Черный.
2 августа 1921 г.
Адрес мой тот же».
«23/XI — 1921 г.
Дорогой Александр Иванович!
Я валяюсь все время в постели, болен — поэтому и молчал.
Вот сегодня голова свежее, и я решаюсь ответить Вам на Ваше невеселое письмо. О чем писал бы сейчас Чехов, если бы жил вместе с нами в эмиграции? И кто угодно из настоящих (независимо от табели о рангах) что может еще сказать?
И вот если иногда и пишешь, то точно доскребываешь из нутра остатки правды и последней боли: вокруг валюта, подрастающие незнакомцы с политическими телодвижениями… Скучно. Вот, бог даст, последняя надежда, удастся уехать к знакомым на хутор (в Германии) и работать на земле.
Через „Грани“ справлялись как-то какие-то люди, не уступите ли Вы „Звезды Соломона“ для фильма? Я обещал написать Вам — такие предприятия, кажется, не плохи, если не попасть в лапы крокодилам. Может быть, дать Ваш непосредственный адрес?
Отчего Вы не присылаете перевода „Дон-Карлос“? Я Вам немецкий текст ведь давно выслал. Хотелось бы все-таки для детей еще что-нибудь состряпать: они тут совсем отвыкают от русского языка, детских книг мало, а для них писать еще и можно и нужно: не дадите ли несколько страниц для детского альманаха?
Пишу Вам криво и грязно, лежа писать не приноровлюсь никак. Целую Вас дружески и сердечно. Не радует ни „пышность“ „Жар-Птицы“, ни сравнительное благополучие собственной шкуры, а переезжать на Мадагаскар поздно — и денег нет и не привыкнешь. Приходила ли Вам мысль о переезде сюда, в Германию, — здесь все же бездна всякого литературного дела, — а людей чуть-чуть… Жду Вашего „Дон-Карлоса“ и сердечно кланяюсь.
Ваш А. Черный».
«Дорогой и милый Александр Иванович!
Очень меня Ваше письмо огорчило, а я, видит бог, ни в чем против Вас не согрешил. Писал Вам по получении Ваших книг, писал Вам вторично (заказным) с сердечной просьбой помочь нашей берлинской „Жар-Птице“ Вашей работой, — а третий раз писал Вам из Kolpinsee, где я пробыл месяц — опять просил о том же. Первые письма посылал на Ваш старый адрес: не дошли они, что ли? Вырезки с Вашим отзывом обо мне не получил, но прочел отзыв этот в „Общем Деле“, и конечно, он ценен для меня, как и каждое Ваше доброе слово. Единственно, в чем виноват, — что не отозвался на Ваше приглашение в „Отечество“. Но признаюсь: я Вам до того писал с просьбой о сотрудничестве в „Жар-Птице“, — Вы не ответили, вот я немного и скис… Помимо того, у меня вместо „отечества“ такая черная дыра в душе, что плохой бы я был сотрудник в журнале под такой эмблемой.
Слухи о Вас? Я их не знаю, — всякие слухи эмигрантско-вшивого толка отталкиваю с бешенством, и если бы даже услышал, что Вы родную тетку сварили в котле со смолой, — ничуть бы это не изменило моей большой любви к Вам.
И опять пристаю к Вам с тем же: каждое присланное Вами слово будет и для меня лично, и для журнала большой радостью. Вы настоящий — и когда Вы молчите и когда о Вас ничего не слышно, а русский язык поступает в исключительное владение разных прохожих людей в литературе — обидно и досадно… Я (…) и ценю и люблю Вас раз навсегда и окончательно и дошел до этого сам.
Будьте здоровы, сердечно жму Вашу милую руку, только, ради бога, не называйте меня больше никогда „глубокоуважаемым“.
Неизменно Ваш А. Черный».
«9/VIII — 1921 г.
Стихи и рассказ Федорова получил — спасибо. Если знаете, сообщите адрес И. А. Бунина, — говорят, он переехал?
А. Ч.»
Издательство «Грани» | 
[1]